Крабат осуждающе посмотрел на почти пустую бутылку виски. Очень осуждающе, будто это она виновата во всём, что сейчас творилось. Отчасти так и было. Влитого в себя виски было совсем недостаточно, чтобы действительно опьянеть, но хватило на то, чтобы посмотреть на ситуацию шире. Кромешник на него не реагировал! Нет, серьёзно, тёмный дух на него не реагировал совсем! Непорядок. Беспредел. То ли Крабат совсем растерял опыт доведения Повелителя Кошмаров до ручки, то ли с самим Кромешником что-то было не так. Очень сильно не так, потому что обычно само появление чернокнижника в его поле зрения уже могло гарантировать какую-то реакцию. С учётом прожитого в Сторибруке во время заклятья - тем более должен реагировать! Но нет. И это Крабату не нравилось.

Целый вечер - неслыханная роскошь - он потратил на размышления о том, что с Кромешником и как его вернуть в привычное злобно-агрессивно-недовольно-ироничное состояние. Повелитель Кошмаров должен был званию соответствовать, а не быть меланхоличным бревном. Нет. Крабат совершенно не волновался, что Кромешник заболел, плохо себя чувствует или что там ещё может быть типичного у духов, как у людей? Он не тревожился и уж тем более не переживал о том, кого с удовольствием бы не видел никогда, если б эта сволочь вернула ему душу. Крабат рассуждал чисто эгоистично из абсолютно шкурного интереса. Кромешник нужен был ему нормальный, а не то подобие, что он сейчас из себя представлял. Вернуть всё в привычное русло и продолжить его додалбывать по вопросу возвращения души. Всё просто.

Всё было бы просто, касайся это обычного человека, мага, дракона или ещё кого-то предсказуемого и почти вменяемого. Но речь шла о тёмном духе, на которого не действовало практически ничего из обычного психологического арсенала и даже из магического. Предсказать результат той или иной выходки Крабат не мог, поэтому скорее всего у него был лишь один шанс. Можно было бы не лезть в это дело, подождать, пока кто-нибудь из ближайшего окружения, наконец-то, откроет глаза и заметит, что с Кромешником что-то не то. И не только заметит, но и что-то сделает. Поможет, - как ядовито называл Крабат чужие бессмысленные телодвижения. В общем, ждать можно было долго, а ждать чернокнижник не особо любил. Он и без того слишком долго ждёт, медлит и совсем ничего ещё не сделал, а память вернулась к нему довольно давно для такого бездействия.

Этого было достаточно, чтобы больше не отсиживаться в стороне. Кто же знал, что вместо того, чтобы взять и сделать, чернокнижник и судья Сторибрука вступят в конфронтацию? Творить неведомую хрень Гриндстоун не умел и не привык, а наоборот защищал других от подобного проявления, а Крабат слишком любил эксперименты, чтобы сутками сидеть, просчитывать варианты и последствия. Какие могут быть расчёты, когда речь о Кромешнике? Спор разрешала бутылка виски. На дне оставалось всего несколько глотков, которые отделяли от принятия окончательного решения, плана к действию. Которого так и не созрело. Кроме одной чёткой мысли - надо идти к Кромешнику и разбираться на месте. Никакой капитуляции, только победа! Пока как раз чернокнижник победил зануду-судью. Широко ухмыльнувшись, Крабат залпом, прямо с горла, допил виски, и как был в брюках и в белой рубашке с закатанными рукавами до локтя, так и вышел из дома.

Секунда и с порога дома судьи Гриндстоуна слетел чёрный ворон. Чтобы добираться до дома Кромешника пешком не хватало ещё пары бутылок виски. Ничто больше не заставило бы Крабата тратить время на прогулку, когда на кону был такой важный... разговор? Важное дело? С этим чернокнижник ещё не определился, поэтому доверился своему излюбленному методу - старой доброй импровизации. Слишком долго он был рассудительным пай-мальчиком. Давно пора совершить что-то безрассудное, от чего кровь по венам бежала быстрее, заставляя сердце стучать сильнее, сбиваясь со скучного привычного ритма. Крабат давно не представлял, как можно жить, как живут обычные люди. Скука смертная! Это каждодневное однообразие, туча правил и принципов, за которые они ни на шаг. С ума сойти можно, а чернокнижник так с ума сходить отказывался, поэтому приземлившись около дома Кромешника и вновь вернув себе человеческий облик, не спешил стучать в дверь.

Крабат привычно провёл рукой по волосам, задумчиво и совершенно трезво глядя, казалось бы, куда-то вглубь дома, минуя двери, стены, вглядываясь и ища только ему одному понятные знаки или же причины что-либо сделать или же не делать ничего. То что он увидел или же почувствовал, ему не понравилось. Кажется, он уже пробовал по-хорошему, да? Чинно так, прилично, поговорить, выяснить, что за хрень происходит, но не вышло. Зачастую именно окружение чернокнижника не позволяло ему удерживаться в рамках обычных людей - вынуждали действовать совсем по-другому. Кромешник в этом плане никогда не был исключением, а скорее даже подтверждением диагноза. И ничего, что не человек вовсе. Поэтому действовать придётся без слов. Крабат сощурился и, заложив руки за спину, прошёлся перед домом туда-сюда, обдумывая с десяток вариантов того, что можно вытворить.

Нужно расшевелить тёмного, возможно, разозлить, в любом случае вывести на сильные эмоции, чтобы это безразличное оцепенение, пусть оно даже и просто видимое, разрушилось. Здраво рассудив, что один да ещё и избитый вариант из его арсенала может и не сработать, было принято решение сотворить эксперимент. Для надёжности. А сначала охрана. Крабат умиленно улыбнулся, глядя сначала на коней у самого входа, затем на первую тень из которой был сооружён охранный периметр. Как приятно видеть что-то постоянное из привычного арсенала.

- Так рад вас видеть, прекрасные, - проворковал чернокнижник, подходя к двери. - Поболтаем позже, сейчас дайте повидаться с вашим хозяином, - кабы хоть раз тень нормально послушалась Крабата без дополнительной оплеухи его силы? Конечно, нет. Вот и зачем только Крабату убирать охрану, добираться до главного босса? А вот хотелось. Очень. Добраться. И если для этого придётся убрать несколько теней, то он это сделает. Причём с удовольствием - размяться только на пользу. Некогда голубые глаза чернокнижника заволокла тьма и, широко ухмыльнувшись, он легко обогнув и отодвинув парочку коней, принялся за тени. Мудрствовать и изощрятся, как для Кромешника, он не собирался, поэтому избрал более затратный, но быстрый способ - изгнание. - Простите, не до заигрываний, время-время, опаздываю, - бормотал Крабат, уворачиваясь от особо любвеобильных теней, в ответ отправляя их ещё дальше. Через пару минут восторженно пискнув от исчезновения последней преграды, чернокнижник проворно соорудил и отправил вглубь дома такой клубок разномастной энергии с преобладанием потенциально раздражающих Кромешника частей, что равнодушным он остаться точно не должен. Но каков будет точный результат? Крабат поспешил увидеть собственными глазами, даже если всерьёз рванёт.

Крабат знал на что шёл. Знал и весьма хорошо. Он изучил чёртового духа, чтобы придумать достаточное количество его действий и предугадать. Они играли в эти игры слишком давно, чтобы всерьёз верить, что Крабат отступится. Допускал ли чернокнижник, что может влезть в самый неподходящий момент и заплатит за это самую высокую цену? О, да. Допускал. Допускал, отчего сердце сладко ныло от ощущения острого риска, когда Крабат знал - это черта, стоит переступить и всё привычное померкнет, оставляя непредсказуемость, хаос и опасность. Фантазия у тёмного великолепна.

Крабат чувствовал всё это кожей, физически, вдыхал глубже воздух, полный удушающего для нормальных людей коктейля. Но Крабат жил. Вопреки, а не благодаря. Он мог забраться в любую глушь или же большой город, он мог устроить себе жизнь, какую только захочет. Без риска. Без силы или с минимальным её использование. Он, чёрт побери, мог беречь себя, заботиться, сдувать пылинки и быть осторожным! И сдох бы от скуки. Скука - вот, что страшнее смерти. Люди бежали от боли, физической и моральной, не подозревая, что именно боль делает жизнь настоящей. Когда столетия сменяют друг друга, можно в любой момент забыть, что ты настоящий, живой, а не бездушная кукла, пытающаяся развлечься.

Крабат не боялся боли и крови. Ни своей, ни чужой. Он не спешил умирать, но и не трясся над собой. В изворотливости, испытаниях и экспериментах он видел жизнь и её краски. Умер - заслужил, раз вовремя не среагировал, не придумал спасение. Поэтому Крабат был здесь. Из-за тёмного, или же из-за себя, не так и важно. Важно ради чего. Ради силы, что окутывала мягким одеялом, ради ощущения ускользающей реальности с её восстановлением равновесия. Ради прежнего Кромешника, который был неистовой стихией, которая злила, но неизменно восхищала чернокнижника. Он был здесь ради их сути - бунтующего хаоса.

Встреча со стеной была эпична, как в старых-добрых боевиках. Зацепиться за прыгающую реальность, за схлынувшую волну, что обожгла колючей яростью, отчего губы Крабата окрасила кровь. В тело вонзилась знакомая боль, сорвав выдох, пока его губы, совершенно не скрываясь, расползлись в широкой, кровавой улыбке. Хотелось рассмеяться. Довольно. Потому что Крабат добился того, чего хотел. Ответа!

- Ба, да оно ещё и разговаривает всё-таки, - пробормотал чернокнижник, даже не пытаясь отлепиться от стены, держась на ногах не так чтобы на чистом упрямстве, но в первое мгновение захотелось бы и присесть. С непривычки. Но нет, Крабат лишь сгустил воздух вокруг себя словно личный батут. - Так-то ты встречаешь гостей, - чернокнижник коснулся пальцами головы сзади, чуть потряс ею, унимая шум, и удивлённо-восторженно выдал: - Надо же, кровь! - продемонстрировав злющему тёмному тронутые кровью пальцы, Крабат вдруг заинтересовался более значимым фактом - куда он смотрит, а проследив, был заинтригован появлением третьего действующего лица. В самом деле, он не собирался атаковать тёмного. Он не воевать сюда явился, но если Кромешник вдруг с места в карьер прыгнул и решил книжника добить, не дожидаясь, когда его душа совсем отойдёт тьме, то придётся защищаться. Вот только посторонние никак продолжению не способствовали.

- Ты её тоже видишь, или ты меня слишком сильно приложил? - с нескрываемым любопытством спросил Крабат, будто и не слыша приказа Кромешника выложить, что же он такого сотворил. У тёмного как память отшибло, забыл с кем разговаривает - чтобы чернокнижник и точно сказал, что сделал? - Экспериментирую, - без тени смущения и покаяния донёс до духа основную суть Крабат, вовсю рассматривая красивую гостью. Её он не звал точно, если это не глюк. А чернокнижник ещё не при смерти, чтобы не отличить галлюцинации от призрака. - Миледи, приветствую на сомнительном празднике жизни. Не имею чести быть представленным, - галантно произнёс Крабат, ощущая что-то странное, когда смотрел на незнакомку. Её реакция при виде самого чернокнижника была ещё страннее, потому что своё имя, сорвавшееся с её губ благополучно потонуло в его шуме от удара. Кто она и почему пришла?

По меркам всех, скорее всего, абсолютно каждого существа во всех мирах, Крабат был психом. Невообразимым психом каких мало. Его поведение зачастую не поддавалось логике, не следовало правилам, а скорее всему противоречило. Чернокнижник был вызовом всему, что существовало, с чем он взаимодействовал. Но в чём-то он был предельно предсказуем. Преследовал Кромешника, хотя подсознательно знал - его цель по возвращению души недостижима. Только он не привык сдаваться, стоять на месте, уповать на чудо.

Он - человек действия, а не рассуждений. Его жизнь соткана из впечатлений, экспериментов, новшеств и игры, что он устраивал с другими, не посвящая их в правила. Сам того не подозревая, он становился похожим на того, за кем усердно следил, и только сталкиваясь с Кромешником, любые настройки и власть слетали с Крабата, как шелуха. И это его раздражало, злило, потому что так или иначе тёмный всегда побеждал. Всегда. Всё, что оставалось у Крабата - злить его в ответ, как кот, прохаживаясь мимо, злит собаку одним своим видом. Без этого чернокнижник не видел жизни, как и без своей силы, несмотря на слишком высокую цену, которую он платит.

И всего этого он был лишён долгие тридцать лет. Для того, кто прожил столько столетий, это должно быть крупицей времени, ничего не значащей, пролетевшей за одно мгновение. Но для Крабата, который вернулся после падения заклятья - это было пыткой. Настолько страшной, что единственное, о чём он мог думать с самого возвращения, так о том, что останется теперь таким, не взирая на силу. Вдруг, эта нормальность и рассудительность Сэма заразна? Вдруг они, как разрушительный яд, убили что-то важное в нём, после чего он никогда не будет прежним? То, что чернокнижник за всё прошедшее время с возвращения так ничего и не сотворил только утверждало во мнении - он болен, отравлен. Ему нужно противоядие, ему нужно спасение. Ему нужен тёмный дух. А что Крабат получил, когда к нему пришёл? Ничего. Потому что и тёмный дух был другим. Это нельзя было оставить так, как есть. Нужно было действовать. Нужно вернуть.

И Крабат действовал, кратковременно победив зануду судью. Он пришёл за спасением и готов был рискнуть, поставив на кон всё - жизнь. Ему не нужна та жизнь, которую мог дать ему мистер Гриндстоун, даже чуть исправленный чернокнижием. Ему нужна была полноправная власть! Стопроцентное возвращение! Ему нужна была первозданная тьма. И ради неё он готов был рискнуть, чтобы получить. Та волна жгучей боли, что прошила тело, подарив давно забытый и знакомый металлический привкус крови, как заряд встряхнула чернокнижника, сметая на пути тот настрой балагура. Пришибленный растворяющейся энергией, ошеломлённой сознание, он перекинулся на незнакомую незваную фигуру, но сам не отвлекался от бушующей ярости духа. Он чувствовал приближение второго удара, который мог и не последовать, но разве Крабат не сделал всё, чтобы удар последовал? В груди пульсировало нетерпение в танце боли и откликающаяся на состояние Кромешника сила Крабата. Он не будет умолять остановиться. Он уже не скажет ни слова. Он должен дойти до конца.

Удар последовал, казалось, разрывая внутренности на мелкие частички, грозя превратить каждую клеточку в ничто, наказать за наглость забвением. Страх знакомо сжал сердце, ускоряя его ритм. Стена треснула в унисон со звуком ломающихся костей, и Крабат не сдержал тяжёлого, невыносимого, но короткого полувоя, отчего кровь, переполнившая рот, стекла по губам и подбородку. Он снова перестал чувствовать себя человеком, ограниченным телом. Перестал быть обычным судьёй, зажатым в рамки скудного возможного. Его собственная тьма словно менялась, перегруппировывалась и вместо того, чтобы прятаться от враждебной, опасной ярости, она дрожала, но чуть цеплялась за неё, пытаясь впитать частички, принять, растворить, пробудить того, кем Крабат был раньше. Это страшное, тёмное, безжалостное, безграничное создание, стряхивающее с себя пыль последних нескольких десятилетий. Чернокнижника разрывала боль, что хрипела и расцветала на губах холодной улыбкой довольства истинного сумасшествия, от которого хотелось кричать. Он не слышал призрака, которая обращалась к Кромешнику. Крабат сполз по стене, прикрыв глаза, харкая кровью, и не обращая внимание ни на что вокруг. Захоти Кромешник распотрошить его голыми руками, не встретил бы сопротивления. Он был внутри себя, в воспоминаниях, которые он пережил, которые сделали его таким, каким он был. Вокруг него закручивалась воронка силы, словно бесконтрольной, сошедшей с ума так же, как и хозяин, и становилась лишь плотнее, как завеса, не то защитная, не то столь же агрессивная, как и ярость Кромешника.

Крабат чувствовал каждую разбитую кость и каждый очаг боли во всем теле, особенно в голове, в которой и шум раздражал назойливой мухой. Мир потонул во тьме, едва не останавливая дыхание Крабата, но через каких-то пару мгновений, вся его тьма вокруг резко вошла в его тело, схлопываясь и выгибая его так, что казалось ещё секунда и позвоночник просто переломится, вновь срывая с губ что-то похожее на придушенный крик. Что самое непонятное и странное, что едва не сбило Крабата, так это голос, который прошёл сквозь все преграды - и силы, и шума слабости, словно шёл не извне, а изнутри. Он не ответил, хотя слышал каждое слово очень чётко. Крабат открыл глаза, в которых клубилась тьма, потихоньку растворяясь, оставляя привычные людям голубые глаза. Пока он не чувствовал рук и ног, превращённый в один очаг боли и латающей его тьмы, но видел, насколько хрупкой, тонкой, едва не прозрачной была женщина на самом деле.

- Кто ты? Почему... - он запнулся, сплёвывая кровь. В холодном, настороженном взгляде лишь отблеском виделось любопытство. - ...мне кажется, что я тебя знаю? - Крабат не любил отвечать на вопросы, а любил задавать сам. Он перевёл безучастный взгляд на Кромешника, но не произнёс и слова в первые мгновения, а затем бросил короткое, на выдохе: - Спасибо, - не уточняя, за удар, или за оставленную жизнь, и будто потерял остаток интереса к нему, вновь возвращаясь к женщине и к постепенному ощущению конечностей. Он не понимал, почему слышал в её голосе тревогу. За него не волновался никто слишком давно, потому что Крабат сам сделал для этого всё. И вдруг появляется она. Кто?

Крабат очень редко в своей жизни жалел, что не так сильно походил на нормальных людей. Если подумать и разобраться, он никогда нормальным и не был, иначе со смертью настоящих родителей не сбежал бы потом от так называемых. Не обладая ничем выдающимся, ни силой, ни умениями, ни знаниями, Крабат сбежал из тёплого, сытого дома лишь потому, что его душили правилами и запретами. Разве найдётся хоть один нормальный человек, который променяет еду, тёплый дом и хоть какую-то, но заботу, на одиночество, недружелюбный мир, голод и болезнь рядом, а так же на другие неприятности? Вряд ли. Он не был в полнейшем отчаянии, когда откликнулся на зов Мастера. Нет. Ему было любопытно и нечего терять, кроме друзей. И Крабат их потерял после недолгих терзаний. Был ли он когда-то человеком? Когда после потери сил пытался жить и радоваться рядом с любимой женой? Но даже её любви ему было мало. Разве будет искать что-то столь опасное, как чернокнижие, когда у него всё есть в понимании нормального человека? Крабат. Никогда. Не. Был. Нормальным. Да и человеком не всегда, если вспомнить те или иные поступки. Разве что его единственная жена могла бы поспорить с каждым его утверждением просто потому, что любила.

Но всё это в забытом, похороненном прошлом, под осколками его рухнувшего мира, который стал могильной плитой для ещё подобия человека-Крабата. После он изменился окончательно и неудобств, кроме ускользающей от него души, не замечал. Да и какой нормальный человек может сказать, что ему плюс-минус восемьсот лет? Счёт своему возрасту Крабат давно потерял в меняющихся эпохах и мирах. Меняющихся настолько, чтобы оказаться в полуразобранном состоянии у духа, который обзавёлся домом! Относительным, и всё же. Причудливая непредсказуемость судьбы, если она вообще существует - на этот вопрос ответы у Крабата всегда разнятся в зависимости от настроения, а сейчас он был ещё и не в состоянии рассуждать на такие глубокие темы. Потому что мысли перескакивали от воплей ощущения боли до холодного ленивого любопытства к той, что творила явно что-то запрещённое с его кровью в понятии нормальных людей. Крабат же только зацепился за возможность отрешения от ощущения срастающихся костей и полного возвращения ощущения тела.

Всё, что понимал сейчас чернокнижник, так то что перед ним странный призрак ведьмы, тёмной и сильной без всяких сомнений, которой покровительствовал Кромешник. То, что их связывало что-то более тесное, чем простое знакомство, было очевидно даже идиоту, потому что, во-первых, она явилась сюда к нему, во-вторых, вела себя явно недопустимо нагло в его присутствии - почти, как сам Крабат, - а в-третьих, он до сих пор её не прогнал, хотя, конечно же, мог, а наоборот, позволил стать более реальной. Всё это было ясно даже треснутому о стенку головой Крабату. Зато всё остальное было совсем непонятным. Он чувствовал себя странно под её взглядом. Что-то неуловимое, совершенно ему незнакомое. Так быть не должно, поэтому внутреннее напряжение собралось покалывающим шаром в груди. Так не должны на него смотреть. В таких взглядах он всегда видел фальшь настоящего или будущего, поэтому зачастую похожее тепло никогда не останавливало его от наказания или исчезновения. А сейчас... Кто она такая, чтобы смотреть на него так? Ещё и тёмная ведьма. Крабат молчал. Попытки вспомнить хоть что-то с ней связанное, с чего могло возникнуть это ощущение знакомства, сдохли в жутких бессмысленных муках. Он не помнил её и не знал, как бы мог забыть, если бы они и впрямь были знакомы.

Крабат не лез в их тайны и разговоры. Если бы мог такое чувствовать, то непременно бы почувствовал себя лишним, словно пришёл в гости к другу в разгар интересного свидания. Но Кромешник никогда не был и не будет его другом, а его встречу с ведьмой вряд ли можно было назвать свиданием в полном смысле этого слова, поэтому Крабат лишь подтянул к себе ноги, не собираясь вставать. И всё же тёмный дух что-то ему не сказал. Не то, чтобы это было чем-то необычным, но женщина была этим явно недовольна. Так что же Крабат мог забыть, а Кромешник ему не напомнить? Или же тёмный дух и был причиной этой забывчивости? Крабат чуть нахмурился, наблюдая за картиной видимо привычного их общения. Может, и к чёрту их обоих? Всё, что хотел, он получил, а играть в чужие сомнительные игры Крабат не любитель. Ему своих хватает. Так же, как и знакомых, которых в его жизни было множество. Не успел он всерьёз обдумать столь притягательную мысль - откланяться поскорее, - как хором прозвучало то, что услышать Крабат не ожидал вообще.

- Мило, - вынес вердикт чернокнижник, задумчиво стирая с губ кровь. - Я не настолько стар, чтобы не помнить свою мать, коих у меня было аж две, - криво усмехнулся он, прищурившись. Не то ярость, не то что-то похуже, потому что было поддержано смятением, поднялось в остатках его души наравне с физической болью. Именно из-за последней он до сих пор не встал и не вышел, хотя когда его на самом деле это останавливало? Крабат не был столь импульсивен, чтобы каждый раз реагировать болезненно на попытки через сиротскую долю выбить его из равновесия, в котором он и без того редко прибывал, но всё же такой наглой, а отсюда непонятной, попытки его обмануть, у него ещё не было. - Тем более я бы знал, будь она ведьмой, - он ледяным взглядом посмотрел на обоих, склонив голову чуть в бок. Крабат не понимал, что за хрень здесь происходит. Не понимал впервые за долгое время. И это бесконечно раздражало. Особенно невнятное ощущение тоски, что притаилась под рёбрами. Вот уж чего он давно не испытывал. Все по кому или чему стоило тосковать принадлежало Крабату, которого давно нет в живых. Нынешний же Крабат избавлен от любых привязанностей, а, значит, свободен. Так какого же чёрта?

Отредактировано Samuel Grindstone (2020-05-17 18:31:51)