— Очень мило с твоей стороны, — его голос лился помесью меда и мазута, в отличие от. У темного духа в данный момент всё было в отличие от: он оставался цел, он, казалось, не растерял интерес к происходящему, он испытывал удовлетворение и он победил. Впервые. Окончательно.

— Всё кончено, — оповестил Повелитель Кошмаров, не отзывая ненужных уже теней. Будто светлый не понимал того сам, будто не из-за осознания конца попал сюда. Ощущение, будто судьба всего мироздания не просто зависит от него, но в его руках, стало его личной забавой, должно было радовать, но радости Кромешник не выказывал. Только облегчение. Война кончилась. Нет больше смысла в лицедействе. — Всё, брат.

Сей факт вдруг показался ему настолько забавным, что он рассмеялся, как смеялся в немногих иных переломных моментах. Не злорадно, не пугающе, не радостно, не безумно, безмолвно — просто случайное проявление эмоций, которых быть не должно. А быть может, его смех почудился ему. С тех пор, как темный дух перестал являться на каждое свое сражение, — с тех пор, как мучительно умер последний Хранитель, — он массу времени проводил наедине с собой, а общество пустоты не требовало постоянного выражения мыслей.

— Брат, брат, брат. Я ненавидел это, — поделился Кромешник, не уточняя. Вероятно, он ненавидел всё, о котором вдруг начал частить. Потому что всё. Всё, что есть, теперь его.  Все, кто живет и существует, теперь его. Всё, что он говорит или делает, никто не сможет оспорить. Кто бы не рискнул восстать против него, это бесполезно. Кто бы ни пытался защититься от него, это бесполезно. Его даже не заботило, слушает ли Луноликий, темный дух давно потерял потребность в слушателях. Единственное, что его сейчас волновало — возрастающая с каждой секундой легкость. Щемящее ощущение, свобода до боли, незамысловатое ничто. Он ненавидел очень долго, но ненависть не выдерживала перемен. Она начала таять много лет назад, теперь, когда всё кончилось, вместо нее осталась звенящая пустота — идеальный разжиженный хаос.

— Как думаешь, что теперь? — вдруг с искренней заинтересованностью спросил Кромешник. Под его ледяным горящим взглядом тени не отступили от светлого — просто-напросто растворились, истаяли. В новом, старом, полуживом мире им больше не было места. В огромной неустойчивой пустоте у него остался, — ему был нужен, — только один.