Разумеется, Кромешник понял, что ему предлагают, но ни взглядом, ни выражением лица, ни словом не обозначил понимания. Само предложение уже раздражало его, а исходящее от пышущего высокомерием, по крайней мере внешне, Песочника — злило. Криво, весьма равнодушно, ухмыльнувшись, темный дух сложил руки на груди; по большей части потому, что его пальцы отчаянно жаждали...

Привычным движением выхватить из воздуха косу, нанести первый удар, следующий и следующий. Позволить ледяной ярости вести себя по колее топорной, не жалеющей ничего, мести. Легкий, почти приятный путь. В размеренной череде атак не надо думать, как поступить, не надо согласовывать каждый шаг с обстановкой или планами. Просто бить, уклоняться, бить. Скормить нынешнюю форму существования следующей, более точной в ударе, более быстрой в уходе от удара, не стесненной разумом, не спутанной памятью и уж, конечно, не такой досадно-хрупкой. Не успевающей почувствовать…

Боль — когда-то ему было интересно, сопровождалось ли ее аккомпанементом появление Песочника, существует ли у них с собратом аналог фантомной боли. Потом ему стало интереснее, насколько сильной она будет и что выйдет, если разорвать Хранителя на более мелкие части. Еще — что будет, если откромсать от светлого духа кусок без его согласия. Прижатые к бокам пальцы лишь безопасно подрагивали, пока хозяин их разыгрывал ложное понимание, не отрывая взгляда от песчинок на плече Песочника. Песочника. Песочника. Создания, которое умело сражаться, которое умело даже думать и, быть может, чувствовать. Которое пришло не воевать.

— К чему именно вопрос? — переспросил Повелитель Кошмаров с насмешливой задумчивостью. Его тень, вернее, тень его тела, с его же отвращением пялилась на гостя двумя парами желтоватых глаз. Его насмешливость отдавала привкусом непролитой крови: — Дай угадаю... Ты не знаешь, почему вы нарушили перемирие? Я тоже.

Возможно ли, что его восприятие притупилось? Настолько, что образы существ, светил, оружия, огня наслаиваются друг на друга, и края их сплавляются в единую картину. Настолько, что, если поддасться нежеланию смотреть,  если отвести взгляд и отдаться на волю нечеловеческого видения, они вот-вот снова...

Потеряют всякий смысл. Останется только неделимый во враждебности свет. Просто стихия, безликая, опасная, которую хочется рвануть клыками, рвануть когтями, чем угодно. Заставить отступиться от боли. Уберечь от страданий себя. Лучшая защита — нападение. Лучший мир — безоговорочная победа. Смерть — лучший синоним мести. Для этого не нужны никакие лживые бесполезные…

Договоры с представителями «добра», особенно Хранителями, Кромешник мог бы смело делить натрое. Идеалы спасения смертных гораздо важнее выполнения обещаний. Тем не менее он стоял на том же самом месте, смиренно разглядывая творчество Песочника. Настолько смиренно, насколько позволяла злость, зажигающая в его взгляде привычно-недобрые желтые огоньки.

— Напомни, с чего же я должен согласиться?.. — вибрирующий от негодования голос не перешел в рык, но смолк. Темный дух потерял фокус и смотрел не на Хранителя, но куда-то гораздо дальше. Или гораздо раньше.