С самого возвращения воспоминаний Хелен понимала, что спокойно, как раньше уже не будет. Проведя столько лет в одном дне, не помня себя и всего, что ей было безумно дорого, беспокойство её только радовало. И пусть оно сопровождалось терзающей болью, ворохом прошлого и двухнедельным загулом. Не так страшно, как ледяное безучастие и равнодушие, убивающее каждую минуту драгоценной жизни. Но последние дни со смертельно раненым Наставником, попытками удержать Бэя в Сторибруке едва не переполнили чашу тяжёлых событий. На этот бесполезный для неё бал Хелен пошла только для того, чтобы не остаться одной с собственными мыслями, вопросами, до сих пор неуместными желаниями и чувствами. И конечно же пришла за Наставником. Прошло слишком мало времени с того момента, когда магия вернулась к ним обоим и можно было не переживать за его жизнь. Поэтому она волновалась. Тревога, казалось, впиталась в каждую её клеточку и не желала исчезать ни под какими доводами разума, что всё позади и тёмному магу ничто не может угрожать. Как давно Медея не чувствовала себя таким сгустком страха, ведь якобы услуга была оказана, а значит, вопрос, может ли она и дальше быть рядом, оставался открытым. Она очень хорошо понимала и поддерживала Румпельштильцхена, что самым важным было примирение с Бэлфайром, поэтому не лезла со своими вопросами, которые и сама-то боялась озвучить. Успев за это время узнать Нила, Хэл не питала иллюзий, что он с радостью останется в Сторибруке надолго и легко простит отца, к которому вновь вернулась ненавистная магия, поэтому Наставнику понадобятся силы и время. Да и она сидеть сложа руки не собиралась.
    Балом Хелен без зазрения совести нагло воспользовалась, чтобы и присматривать за Голдом. Она не считала это шпионажем, изрядным любопытством или ещё чем-то запретным. Её мало интересовали его дела в том плане, чтобы ходить по пятам и прислушиваться, начни он обсуждать какие-то серьёзные вещи или даже заключать сделки. Хелен просто нужно было его видеть. Её желание с лихвой окупилось, стоило ей увидеть в каком виде Румпельштильцхен пришёл на бал. Изумлённой Медея была так же, как и все собравшиеся. Увидеть сейчас, здесь, своего прежнего Наставника стало для неё настоящим шоком, ударом, сбившим дыхание, спутавшим мысли. Она будто вернулась в прошлое, в Зачарованный Лес, когда всё было хорошо, вновь почувствовала себя прежней, молодой рыжей ведьмой, которая была верна и достойна быть ученицей Румпельштильцхена. Хелен едва не выдала себя желанием в одно мгновение оказаться с ним рядом. Она наверное единственная из всех собравшихся была рада столь неожиданному гостю.
    Всё время, что Румпельштильцхен провёл на балу, Хелен почти не спускала с него взгляда. До ноющей боли знакомое одеяние, лукавый взгляд необычных глаз, звонкий голос и кудряшки волос, которые всего недавно она перебирала пальцами. План отвлечься от мыслей среди толпы людей с треском провалился, но Хэл нисколько не жалела. Пустые разговоры, полные притворной вежливости и любезности, словно не было в чужом взгляде невысказанного подозрения, а тело собеседника не сковывало напряжение возможной внезапной агрессии. Бал лжи и лицемерия, прикрытое красивыми украшениями, изысканными блюдами и дорогим алкоголем. Но всё это мало трогало Хелен, пробуждая в ней ту снисходительно-равнодушную ледяную статую, какой она была ранее. Сейчас же это просто отвлекающий манёвр от скрытой сути её души. Хэл с лёгким весельем представляла глаза собравшихся, если бы она при появлении Румпельштильцхена с радостным воплем “Наставник”, кинулась к нему с объятиями, словно соскучившийся родственник, как минимум. Впрочем, и это было недалеко от истины - не виделись они преступно давно, и Медея успела соскучиться. Но теперь она не Медея. Хелен Фостер, никаких вариантов.
    Когда Наставник уходил, Хэл с какое-то немыслимо долгое мгновение боролась с желанием броситься за ним. Она же хотела дать ему время, не наседать со своими вопросами и неясными чувствами, не пытаться выяснять то, что висело над ними с того самого момента, когда оба вспомнили и узнали, кто они на самом деле и что могло бы получиться, не уйди Голд тогда из ателье или попробуй Хелен остановить его. Но Хэл отчётливо понимала, что ничего требовать от Румпельштильцхена не собиралась. Её изменившиеся чувства, а точнее просто их осознание, никаким образом не принуждали его к ответу. Она не ставила себе цель сразу же изменить его отношение к себе, ведь Медея до сих пор не знала, что за эти долгие годы произошло в личной жизни Наставника.
   Только сейчас, вновь увидев того Румпельштильцхена, от которого сбежала, ей невыносимо остро хотелось попросить прощения именно у него - того, которому нанесла глубокую рану. За ту рану, что уже подзатянулась у Голда, но она своим появлением вскрыла вновь. Несколько выпитых бокалов вина никак не сказались на самочувствии Хелен, она не чувствовала себя пьяной и полностью отдавала отчёт своим словам и действиям, поэтому спустя пару минут так же покинула бал вслед за Наставником. По дороге до его Лавки, Хелен раздумывала, что могла бы последовать его примеру и изменить внешность, вновь стать рыжеволосой ведьмой, которой была от рождения. Вот только это была бы чистой воды иллюзия в отличие от Румпельштильцхена. Она не могла вернуть свою внешность, хоть и не раз пыталась. Да и хотела ли она этого на самом деле? Словно с нею бы по-настоящему ожили все совершённые ошибки. Задержавшись на секунду перед дверью Лавки, Хелен выдохнула, в очередной раз не придумав, с чего начать. Да и с какой точной целью она вообще пришла? Вот так вот она не раз застывала на пороге, когда пыталась признаться, кто на самом деле. Но ни разу не смогла переступить. Теперь всё по-другому, у неё вновь выросли крылья надежды, что не всё потеряно, раз сама смерть оставила ей возможность на искупление.
    - Ваше Темнейшество, - с лёгким придыханием ответила она в ответ на своё имя, когда вошла в лавку. Медея прикрыла дверь, прислонившись к ней спиной, и с нескрываемой улыбкой, в уголках губ которой затаилась болезненная вина, окинула Румпельштильцхена внимательным взглядом, словно сравнивала реальность с чёткостью оставшихся воспоминаний. - Бесконечно рада Вас видеть, Наставник, - в её тёмных глазах на мгновение вспыхнуло лукавство, когда она повернула запястьем, магией закрывая дверь. В отличие от её не сильно популярного магазина, в Лавке мог быть тот ещё проходной двор, не взирая на время, а каким бы их разговор не получился, третьи лица им точно не нужны. Вправе их прервать только Бэй. Ещё одно движение рукой, позволяющее Бэлфайру единственному попасть в Лавку. И всё же, глядя на Тёмного, Хэл решила, что несмотря на весьма очевидные различия, Голд и Румпельштильцхен не были для неё двумя разными людьми, оставаясь гранями одного дорогого ей человека. А что с ней? Была ли она с новой внешностью для Наставника чужой? И всё же как сердце сладко щемит от самой возможности быть сейчас с ним в одном помещении и говорить с ним. Та бесценная радость, которой она была лишена в Озе.

Румпельштильцхен всегда был непредсказуем, чем приводил Медею в полный восторг. Кто узнал бы, точно заклеймил её сумасшедшей, раз она весело хлопала в ладоши, как маленькая девчонка при виде подарка, в ответ на какую-нибудь невероятную идею Тёмного, озвученную... в пять утра. А если брать в расчёт некоторое специфическое для обычного человека содержание его идей, встреченное ею с восторгом, то и без того удивительна была реакция Медеи. Даже сейчас, казалось бы, простое перевоплощение, ничего опасного или ужасного, но она едва ли не единственная была рада неожиданной идеи Румпельштильцхена выйти в свет в таком виде. Очень опасная иллюзия возвращения в то счастливое для неё время, не обременённое неподъемной, удушающей виной перед Наставником.
- Как всегда великолепны в своей импровизации, -  улыбается Хелен, вновь вспоминая секундное гробовое молчание, стоило Тёмному переступить порог зала. Она в этот момент слышала лишь только громкий стук собственного сердца, которое пропустило удар от столь знакомого вида. Всё, что оставалось у Медеи почти десять лет разлуки перед Заклятьем - лишь эти воспоминания, не дающие ни сломаться, ни жить, как все. Потому что она - не все. Это Медея чувствовала всегда, находясь рядом с Румпельштильцхеном. С ним она ощущала себя особенной, не такой как другие, нужной. И не так уж важно, верил ли он с самого начала в её удачу или нет. Главное то, что когда Румпельштильцхен подходит к ней той самой походкой, внутри вспыхивает жаркое томительное восхищение, отражающееся в её тёмных глазах поистине ведьминским огнём. Если и раньше он был великолепен в своих движениях и неизменно кожаных штанах, которые Медея и могла оценить да не в полной мере, не допуская откровенных мыслей в сторону Наставника, то после всего, что она пережила вдали от него, а затем и рядом - особенно рядом - в Сторибруке, эффект был однозначен. И Хелен могла бы поспорить, что Румпельштильцхен знал, что делает! Последний шаг очень близко, медленное касание к её вероятно разгорячённой щеке, отчего она замирает, позволяя себе насладиться моментом и забыть обо всём на это тягучее мгновение. Пусть время застынет, пусть прошлое и будущее провалятся к Аиду, чтобы неизменно вернуться обратно горьким пеплом, но сейчас избавят Медею от своей тяжести. Она вновь приподнимает уголки губ в улыбке и прижимается щекой к его ладони, не спеша что-либо говорить, как-то действовать или заглядывать в его глаза с глупой, восторженной надеждой в поисках ответов на вопросы, которые, возможно, никогда и не будут заданы. Всё было очевидно. В эту самую секунду для Медеи было всё невообразимо очевидно. Настолько, что не требовало никаких слов и признаний. Озвучить - значило поставить Румпельштильцхена перед неловкой необходимостью отвечать, спугнуть лёгкие, как крылья бабочки, секунды нахождения его рядом.
- Знаю, - тихо, но спокойно всё же говорит она, признавая его правоту насчет неумолимого “завтра” и улавливая нотки вспыхивающих искр общего волнения. - Вы вольны выглядеть так, как хотите в эту самую минуту. Голд или Тёмный, не так уж и важно, когда она может видеть своего Наставника. Медея внимательно, с тенью той тягучей тоски, смотрит в глаза Румпельштильцхена, словно что-то решает для себя. Она не хочет начинать тяжёлый разговор, но слова жгут ей язык, требуя свободы. - Я не буду вынуждать Вас что-то говорить, как-то реагировать на мои слова и отвечать на то, на что невозможно ответить, - Медея чуть подалась вперёд, сокращая и без того малое расстояние между ними, и едва коснулась подушечками пальцев его губ, призывая к молчанию. - Прошу просто подарить мне роскошь произнести это. Снова. Глядя в глаза тому, кому нанесла рану, когда хотела этого меньше всего на свете, - вторую руку она кладёт на грудь, где бьётся его сердце. - Я безумно виновата перед Вами. Представить себе не могла даже в страшном сне, что когда-нибудь встану в один ряд с теми, кто когда-то голыми руками, безжалостно оторвал кусочек Вашего сердца, заставив обливаться кровью и жалеть о времени и силах, что Вы на них потратили. Тогда, стоя на обрыве, впервые свободно дыша, я собиралась научиться это самое сердце хранить, но не смогла. По глупости, на эмоциях, не так важна причина, когда последствия были столь велики. Я постараюсь последний раз вернуться сейчас к этой теме и прошу вслух прощения, но ещё тысячи раз попрошу его мысленно. Искупить всё, что я натворила, не хватит мне оставшейся жизни, но я хочу, чтобы Вы знали и помнили - ничто не изменилось с того самого дня, когда я ушла утром за папоротником. Как бы Вы ни утратили ко мне доверия и как бы пафосно это ни звучало, но у Вас есть моя верность, силы и жизнь до последнего вздоха, потому что это не обязательства - это моя суть, - она говорит это тихо, с затаённой болью в глубине тёмных глаз и нескрываемой ненавистью к себе, потому что просто не может её скрывать. - Прости меня, - она это буквально выдыхает, не в силах больше смотреть ему в глаза, но и не решаясь обнять, поэтому просто склоняет голову к нему на плечо и закрывает глаза. - Я постою так с минутку, а потом сделаем вид, что я ничего не говорила, - невесело усмехается она куда-то ему в шею.

Слова. Как много их было в её жизни, и как часто они оказывались лишь искажённым отражением истинного смысла. Сказать, пообещать в пылу чувств или определённого настроения можно было что угодно, но это совсем не значило, что дальнейшие поступки будут соответствовать им хотя бы от части. Так получилось и с Медеей. Она говорила о верности, даже верила, что просто неспособна бросить, предать, потому что именно предательство разбило её прошлую жизнь на тысячи мельчайших кусочков. Только слова разошлись с делом. Она может сколь угодно убеждать себя, оправдываться, что если бы не ураган, то всё равно бы вернулась. Чтобы сказать и чтобы выслушать. Но Медея убежала из замка! Вся её жизнь, будто маятник, то она позорно сбегает, вместо того, чтобы бороться, то приходит в себя и начинает чуть ли не зубами выгрызать то, что ей так необходимо. Сколько бессмысленных месяцев она бежала, пока не встретила Румпельштильцхена? Думала, что после всех испытаний, чтобы стать его ученицей, привычка бегства улетучилась, но нет, она проявилась так некстати, чтобы снова обезобразить жизнь Медеи. Поэтому, произнося все эти слова, она знала, что это не просто набор звуков, призванный успокоить их обоих, за ними последуют и подтверждающие их поступки. Больше никакого бегства, как бы в дальнейшем их судьба не сложилась, как бы плохо ей ни было, место Медеи около Румпельштильцхена. И сейчас стоя к нему вплотную, что казалось можно даже ощутить, как бьётся его сердце, она отчётливо понимала - лучше смерть, чем ещё раз его предать.
   Она едва ли могла принять, когда он говорил, что всё в порядке, что она не виновата, даже то, что простил, но только почувствовав, как Румпельштильцхен её обнял, внутри разорвалась натянутая нить напряжения от тяжёлых воспоминаний, даруя ей ни с чем несравнимое облегчение. По её телу прошлась дрожь, и Хэл расслабилась в его объятиях, аккуратно, словно боялась спугнуть видение, скользнула по нему руками, обняв в ответ. Тепло. Она так заледенела без него за эти годы, ощущая себя лишь малой частью, неровным осколком, оторвавшимся силой стихии от своей основы, что сейчас не могла в полной мере осознать, что на самом деле вернулась.
- Спасибо, - тихо, но так, чтобы он слышал. Она могла бы возразить, что недостойна такого быстрого прощения, что не заслужила, сообщить, что самой себя простить труднее, но сейчас это было не так важно, чтобы возражать. В его объятиях было так спокойно, в них сосредоточен весь мир, которого вокруг больше не существовало, словно и впрямь не было этих более тридцати прошедших лет в разлуке. Как бы удивились жители страны Оз, которые видели в ней безжалостное порождение зла, что она может быть такой беззащитной и мягкой в чужих объятиях. Нет. Не чужих. Только его, родного уже больше полувека. Только ему под силу одним прикосновением подарить жажду жить дальше. И как Медея могла быть столь слепа, если не замечала в Зачарованном Лесу, что её Наставник перестал для неё быть просто учителем? Понадобилось столько много слёз и крови, чтобы осознать такое простое чувство, как...
  Румпельштильцхен отстраняется и Хелен едва успевает сдержать протестующий стон, так хорошо ей было в его объятиях. Непривычно, волнующе, но действительно хорошо. Она боится, что сейчас всё закончится, что он отойдёт, пополнив этими объятиями коллекцию прекрасных моментов. Она поднимает на него взгляд, встречаясь с его, и замирает, не шелохнувшись, и её сердце сбивается с и без того неспокойного ритма. В груди вспыхивает ожидание, она смотрит ему в глаза, такие знакомые, но сейчас Медея видит - что-то изменилось. А может быть, они оба изменились за это время? Неумолимое, жестокое время, которое преподало им слишком болезненный урок. Тягучее мгновение, и Медея чувствует прикосновение его губ к своим, разрядом прошедшее по её телу. Возможно ли, что это не её обострённое воображение, а реальность? И Хелен тут же сама удостоверяется, что всё происходит на самом деле, вновь сокращая между ними расстояние, отвечая на поцелуй. Пусть даже если это попытка Румпельштильцхена её успокоить после тяжёлой речи, она сумеет сохранить этот момент, ощутить знакомый трепет, когда по венам растекается удовольствие. Как же бесконечно давно Медея хотела его поцеловать! Что не удалось сделать даже Хелен, которая так же представляла себе, как поцелует Голда, даже если ничего не выйдет из её провокаций.
- С возвращением, - прошептала она ему в губы, скользнув руками по плечам, зарываясь тонкими пальцами в его волосы. И непонятно о чём Медея - о своём возвращении, о преображении обратно в Тёмного или даже о возвращении в Сторибрук. - Я безумно скучала. Она ни о чём не спрашивает, не смотрит ему в глаза, не требует большего, хотя и уже проявляет привычную наглость, не отойдя, не сочтя, что это просто порыв, и вот-вот их накроет волна смущения и неловкости. А наверное, должно бы, но она их не чувствовала. Лишь томление в груди, прерывающее дыхание, что Медея ощущала Румпельштильцхена всем телом, пока стояла непозволительно близко для ученицы.

Она не успевает заметить, а только знакомо ощущает, как по его велению магия переносит их куда-то в другое место. Ей не страшно утонуть с ним в неизвестности, потому что доверие Медеи к нему безгранично. Наверное, перенеси он её сейчас на какой-нибудь костёр и скажи сделать шаг в неистовое пламя, она и это бы сделала не особо раздумывая. Нет, Медея не считала такую преданность чем-то постыдным, унизительным или сродни рабству. Никто, ни единая живая душа не смогла бы понять её отношение к Румпельштильцхену, а если бы и смогла, Медея бы разорвала её на части - всё, что она испытывает к нему принадлежит лишь ей, не подлежит чужому обсуждению и не имеет другого мнения. Хелен быстрым взглядом осмотрелась вокруг и узнать, что они в спальне явно не составило большого труда, стоило взгляду задержаться на широкой кровати. Удобной. Намного удобней, чем возможные варианты, что могла предложить им Лавка или даже её собственная квартира.
- М-м-м, - томно протянула она, посмотрев на Румпельштильцхена с лукавым блеском в карих глазах. - Пожалуй, с другими комнатами я ознакомлюсь... утром.
Медея прильнула к нему всем телом, не собираясь терять драгоценные минуты. Думать было совершенно не о чем. У неё было слишком много времени на раздумья, сомненья, и пусть до самого Сторибрука она не допускала откровенно фривольных мыслей в сторону Наставника, это не значит, что подсознание и сердце не пытались достучаться до закрытого разума во сне. Медея очень редко запоминала сны на утро, разве что кошмары никак не желали уходить даже с пробуждения, отпечатываясь в воспоминаниях. Но бывали и те, что согревали своими красочными картинами далёкого будущего. Желанного, необходимого, близкого. С тем, без кого она не представляла своей жизни.
- Начнём знакомство с возвращения твоего костюма в гардероб? - она усмехается уголками губ, и не ждёт ответа, чтобы самой вернуться к его губам. Не так уж и важно, что было в том прошлом, что они прожили вдали друг от друга. Сейчас то неумолимое мгновение, когда всё ощущается правильно. Могла ли та Медея, что была рядом с Тёмным столько десятилетий, оценить саму возможность увидеть такой его взгляд, от которого без вина кружилась голова? Поняла бы, насколько ценный дар - целовать его, неторопливо расстёгивая маленькие пуговицы на его одежде? Та слишком самоуверенная Медея, которая привыкла, что заслужила быть рядом с Румпельштильцхеном и ничто этого не изменит, осознала бы тогда в полной мере - это не банальная игра жажды тела, это намного глубже. Нет. Ничего из этого по достоинству оценить она бы не смогла, не пройди путь до сих пор терзающей её разлуки. Сейчас же ей не о чем думать. Хелен Фостер была слишком грубой, её привлекал Голд, но она испугалась даже попробовать. Все её мысли были холодны, даже горячие фантазии о той ночи, что вступила в свои права сейчас. Медея другая. В руках Румпельштильцена она чувствует себя той самой плиткой шоколада, который таял у Хелен в руках. А ведь тогда смягчить она пыталась именно Голда, не себя. И в данную секунду, заглядывая в глаза Румпельштильцхена, отвлекаясь от его губ, Медея только радуется, что у Хелен Фостер ничего не получилось. Стоящий рядом мужчина принадлежал сейчас только ей!

Когда Медея выбирала платье, в котором пойдёт на бал, у неё и мысли не возникло, что надо выбирать то, что легче всего снять. Она в насмешку над самой собой надела платье зелёного цвета - опостылевшего цвета урагана и Изумрудного города, в котором оказалась своенравной, но всё же пленницей. И сейчас, повинуясь нитям судьбы, что привели Медею в спальню Румпельштильцхена, по телу прошла дрожь не только удовольствия от прикосновений, которыми он легко избавил её от платья, но и осознания в этом символичности - Наставник собственными руками избавил их обоих от тяжести того самого побега в Страну Оз, что стал преградой между ними долгие годы назад. Теперь Медея стояла перед ним обнажённой не только телом, но и обнажённой, распахнутой ему навстречу душой. Свободной душой, готовой принимать, всё, что Румпельштильцхен захочет ей дать, и делиться теми безграничными чувствами, что накопились в ней с того самого момента, когда они впервые встретились, и она поняла - он станет для неё всем.
    На какое-то мгновение чисто женское смущение, сомнение в собственной привлекательности вспыхнуло сигнальным огнём. Надо признать, что природа от рождения в Зачарованном Лесу одарила Медею более аппетитными формами и размерами, нежели Эванору, тело которой было у неё в Сторибруке. До этого самого момента Медее в голову не приходило, что для Румпельштильцхена, который долгое время знал её с родной внешностью, именно Медея из Зачарованного Леса могла быть более желанной, чем то, что он видит перед собой сейчас. Секунда, две, и рациональность Хелен, поднятая собственным желанием, разгорающимся лишь сильнее от прикосновений Румпельштильцхена к её обнажённому телу, разрушают и без того слабые сомнения. Разве ей важно, кто перед ней - Тёмный или Голд? Она хотела именно Румпельштильцхена, и не суть в каком облике.
   - Даже создание костюма-тройки не идёт ни в какое сравнение с тем костюмом, от которого я почти избавила Ваше Темнейшество, - в тон ему отвечает Медея, проведя пойманных в его плен подушечками пальцев по его губам, даже не останавливаясь мыслью о том, какого бы это было - необходимость для простой швеи создать что-то подобное, в чём щеголял Тёмный в Зачарованном Лесу. Перед глазами появляются лишь воспоминания с совершенно прозрачными намёками диалога Голда и Фостер в ателье, и Медея нетерпеливо срывает с его плеч такую ненужную сейчас рубашку, убеждаясь - никуда Румпельштильцхен деваться от неё не собирается. Это их ночь! Ведьма встала прямо поверх своего платье, делая шаг к нему ближе, чтобы соприкоснуться обнажённой кожей, скользнуть руками по его спине, очерчивая ключицы, спускаться ниже. Сердце отбивало ускоренный ритм, сбивая дыхание от скользящего по венам удовольствия, отдающего от каждого прикосновения... Но он всё ещё одет, Медея ногами ощущает лёгкую прохладу его кожаных штанов, чуть отрезвляя нетерпеливое желание магией избавиться разом от всего - единственной преграды в виде штанов, и оставшихся сапог. Не так быстро, - думает Медея, радуясь, что Румпельштильцхен оставил ей возможность разобраться с его штанами самой.
- Если бы Вы только знали, Наставник, - тихим, бархатным голосом сказала она, посмотрев в его глаза с горячим лукавством во взгляде, - сколько бесчисленных часов Ваш вид в этих штанах будил в Вашей примерной ученице... - Медея, дьявольски улыбается, скользя руками по всё ещё упакованным в штаны бёдрам и ягодицам Румпельштильцхена, словно показывая, о каком именно виде она говорит. - ... смущающие, непристойные мысли, которые она пыталась отогнать. Тонкие пальцы скользят по его спине, бокам, очерчивая линию штанов, едва забираясь под них. - Столько было приложено сил, чтобы не следить за каждым Вашим резким движением, когда эти искушающие разум женщины штаны так провокационно облегают все самые интересные части Вашего тела... Она едва не мурлычет, но не отпускает его взгляд, не давая себе поддаться порыву в пару секунд избавиться от преграды, словно демонстрирует свои якобы мучения от недоступности скрытого желаемого. Чуть отстраняясь, она продолжает дразнящее путешествие, кружа уже около линии штанов на его животе, касаясь обнажённой кожи. - Ты же знаешь, какой эффект оказываешь, не так ли? - Медея восхищённо прикусывает губу, расстёгивая пуговицу на штанах, а затем и змейку. - Доверите мне ещё одно важное задание, Наставник? - жарко шепчет она ему на ухо, скользнув губами по его шее. - Сделать то, что так давно хотелось - снять их с Вас! - ведьма с довольной улыбкой предвкушения избавляется от преграды, ощущая, как моментально откликается её тело, скручивая тугим желанием низ живота.

Медея не питала иллюзий, что у Румпельштильцхена не было женщины хотя бы когда она пропала. Это не та тема, о которой она привыкла раньше думать, ведь это же её Наставник, а его личная жизнь её не касалась. Так Медея себя убеждала даже в Стране Оз, в период того короткого времени, когда пыталась забыться в обществе Бармаглота, заглушить слишком громкий голос чувств, которых старалась не замечать. Хелен и так слишком долго обманывала себя, чтобы и в эту минуту отрицать, что её сердце обожгла ревность. То самое разрушительное чувство, которое толкнуло Медею навстречу урагану, привело к беде, поэтому она силой вытесняет любую мысль о ком-то третьем между ними, буквально прогнав ядовитые предположения о том, что было между Румпельштильцхеном и Реджиной, когда сама она исчезла. Сдалась без боя за того, кто нужен больше воздуха. Она знала, что в этот раз всё будет по-другому.
- И единственная, - очаровательно-мягко улыбается в ответ Медея, коротко, без каких-либо особых признаний говоря, что эта ночь не станет просто одной из других. Она не собирается ничего требовать от Румпельштильцхена, просто чувствует, что требовать и не понадобится, все ответы витают в воздухе, создавая ту особенную атмосферу, сотканную из сотен нитей связи между ними. Следуя за ним к кровати, Хелен облизнула горящие губы, с лёгкой хрипотцой в голосе, произнеся: - Хорошо, что я не знала в Зачарованном лесу, как свободно ты ходишь в этих штанах, иначе... Окончание фразы потонуло в её жарком взгляде, оставив варианты, что же кроется под этим "иначе". Сейчас у них была невероятная возможность словно вернуться в прошлое, когда не было никаких поступков, отравляющих их сердца. Просто два близких человека, наконец-то, готовы были стать ещё ближе, не отрицая чувств, которые таились в каждом их прикосновении. Лёжа спиной на кровати, Медея не ощущала ткани белья, её тело горело от желания, расходящегося волнами от нежных, бережных движений Румпельштильцхена. Она и не думала, что его превращение в Тёмного может доставить какой-то физический дискомфорт, её это вообще не особо волновало - такая мелочь глупых опасений по сравнению с самой возможностью быть с ним, стать одним целым, но сейчас Медея могла оценить насколько осторожным он с ней был. Это лишний раз доказывало, что Медее не показалось, действительно видела в его глазах взаимное чувство. Сорвался тихий стон, стоило ему коснуться губами её груди, отчего по телу скользнула дрожь наслаждения. Она зарылась руками в волосы Румпельштильцхена, чуть обхватывая его ногами за бёдра, с удовольствием ощущая тяжесть его тела, соприкосновение их распалённой возбуждением кожи. Никто другой не способен вызвать в ней столь яркие ощущения простым прикосновением, сбивая дыхание, желать о большем и одновременно мечтать продлить каждую минуту столь долгожданного единения. Из-за событий в Нью-Йорке Хелен чувствует всё острее, понимая, что этого могло не быть, отчего хочется прикасаться к Румпельштильцхену чаще, чувствовать его рядом, подарить хотя бы часть бушующего внутри удовольствия.
- Я не хочу, чтобы ты сдерживался, - говорит Медея, предупреждая заранее, если он вдруг решит, что может ей навредить в порыве эмоций. С ней он может быть самим собой! Она чуть прогибается в спине, прижимаясь теснее к Румпельштильцхену. - Я хочу тебя, любого, забудь обо всём, дай мне всё, что только захочешь, - она шепчет, чуть приподнимаясь и вовлекая его в неистовый поцелуй желания. Сегодня они свободны от всего и принадлежат лишь друг другу.

Не зря, даже спустя годы, огонь оставался стихией Медеи. Эмоции часто главенствовали в её словах и поступках, подавляя доводы разума, отчего она не редко влипала в неприятности. Побыв Хелен Фостер она опасалась, что утратила ту страстную, опаляющую натуру, всё же способную управлять своим огнём, но последняя неделя развеяла любые сомнения - эмоции остались при ней. Рядом с Румпельштильцхеном она не старалась их скрывать даже в Зачарованном Лесу, так что уж говорить сейчас, когда реальность оказывалась смелее и слаще любых откровенных фантазий, которые посещали даже довольно наглую Хелен? Она никогда не хотела оспаривать его власть над собой, у которой была основа не магия всесильного Тёмного, а личное магнетическое обаяние Румпельштильцхена. Даже став Голдом, он только подтвердил, что её отношение к нему совершенно не зависит от наличия или отсутствия магии, а рядом с ним Медее-Хелен даже хочется быть женщиной. Не злобной ведьмой, как в Озе, не только удачливой ученицей, как в Зачарованном Лесу, а мягкой, понимающей, ласковой женщиной, готовой на всё ради своего мужчины. Никому ещё не удавалось заставить Медею быть рядом лучше, только ему.
    Её тело отзывалось на каждое его прикосновение, по венам, кажется, бежала уже не кровь, а обжигающее удовольствие, разносящее по каждой клеточке желание быть ещё ближе. Медея чувствует его губы и руки по всему телу, ощущая себя самым вкусным десертом, от которого невозможно оторваться. Она не в силах сдерживать тихие стоны наслаждения, мысленно обещая в следующий раз "отомстить" Румпельштильцхену за эту дразнящую, сладкую пытку, даже не допуская, что эта восхитительная ночь будет единственной. Сердце стучало с удвоенной силой, сбивая дыхание томными вздохами. Поймав взгляд потемневших от желания глаз Румпельштильцхена, Медея прочитала в нём то самое нетерпение, что тягучим возбуждением вспыхивало в её груди. Именно этого хотела Медея - увидеть, почувствовать, как страсть преображает Наставника, делая его по-настоящему особенным для неё. Никакое вожделение и удовольствие на чужом лице не могло сравниться сейчас с Румпельштильцхеном. Во взгляде ведьмы отражается восхищение, и в этот момент она становится с ним одним целым, воссоединяя реальность с неистовыми мечтами. Медея поддаётся ему навстречу, ощущая острое наслаждение, волнами расходящееся по телу снизу. Выгибая спину, она льнёт к нему теснее, переплетая их пальцы между собой, вовлекая в глубокий поцелуй, стремясь стать даже невозможно ближе, не обращая внимание на нехватку воздуха. Он - её воздух. Она слышит своё имя, срывающееся с его губ, и кажется нельзя быть более счастливой, чем сейчас. Глядя ему в глаза, и даже сквозь распалённое удовольствием сознание, в котором путаются мысли, застланные наслаждением, она любуется им в момент столь долгожданной близости, которая оказалась лучше любой бездушной фантазии. В эту бесконечную ночь - он только её!

Когда-то Медея очень любила ночь. Это время не только кошмаров, но и фантазий. С тех самых пор, когда она оказалась в Озе, ночь утратила своё магнетическое очарование под давлением слишком яркого света и безудержных, крошащихся острыми углами воспоминаний. В Сторибруке ничего не изменилось, Хелен Фостер просто не могла объяснить, почему бессонница является её частой спутницей, а ночь давит тяжелым покрывалом. С возвращения же из Нью-Йорка прошло слишком мало времени, чтобы Медея смогла контролировать кошмары, вернувшиеся с удвоенной силой после того, как Румпельштильцхен чудом остался жив. Всю первую ночь после возвращения, Хелен провела во сне всё в той же машине Наставника, пытаясь спасти его жизнь, но получалось из рук вон плохо. Проснувшись посреди ночи она подумала, что попрощалась даже с подобием спокойного сна, обречённая в ближайшие месяцы ночь за ночью проживать наихудшие варианты той поездки. Тем удивительнее было проснуться сейчас лишь от подобия тревожных, первых признаков кошмара, но с ощущением расслабленной неги во всём теле. Медея впервые за долгие годы по-настоящему выспалась! Она сладко потянулась, практически сразу вспоминая всё, что произошло этой ночью, осознавая где находится. Первые мгновения Хелен не позволяла ни одной мысли пробить её благодушное состояние, позволив себе роскошь неведения и наслаждения, отзывающегося внутри от воспоминаний. Никаких вопросов. Ещё секунду, две. Она закрывает глаза, улыбаясь тому, что видела во взгляде Румпельштильцхена, прежде чем безмятежно уснуть рядом, воплощая в жизнь тысячу представлений о том, как это будет. Ошибиться было невозможно.
   Но от реальности никуда не скрыться. Она с завидным упрямством стучится в сознание, привлекая внимание к тому факту, что в спальне Хелен одна. Хватит, она достаточно бегала от себя, от своих чувств, нянчилась со страхом, что взаимность невозможна, а стоит произнести вслух, то рухнет даже то, что у неё было. В отличие от Хелен Фостер, Медея не боялась что-то менять. Уже не боялась, вытерпев те самые изменения, что коснулись её в Стране Оз. Что, может быть хуже рядом с Румпельштильцхеном, чем то, что она была от него вдали? За сегодняшнюю ночь он стал к ней ближе, как никогда раньше, и это ничем и никогда не изменить. Она приподнимается на кровати, скользнув взглядом по второй пустой половине, всё же ощущая, как ускоряется сердце. Медея не может предсказать с каким настроем встал мужчина, который всего несколько часов назад был её. То, что она не ошиблась, прочтя в его взгляде намного больше, чем необходимо лишь на одну ночь, Хелен не сомневалась. Но есть чувства, а есть принятые решения. Утро могло принести Румпельштильцхену осознание, что не стоит ничего менять в их отношениях. Кто, как не он, мог мастерски управлять своими чувствами, поставив впереди  себя более важную цель - наладить отношения с сыном? И Медея его поймёт, как понимала сотни раз до этого. С болью, ломая себя, но сделает то, что он попросит - если попросит отложить на неопределённый срок неуместные желания.
   Она только сейчас заметила, как дрожат руки от представленной картины, лишь усмехаясь уголками губ. Что-то ей это уже напоминало. Важный их разговор после возвращения воспоминаний, когда она прокручивала десятки вариантов развития событий, и всё равно не смогла предугадать всё, что случилось. Никогда ранее Медея не испытывала подобного волнения перед первым взглядом с мужчиной, с которым провела ночь. Пусть их и было немного, но после ничьё мнение её не заботило. Даже, если с трудом вспомнить мужа, которого касалось лишь её смущение и какой-то болезненный трепет, что до неё вообще снизошли, то он не шёл ни в какое сравнение с Румпельштильцхеном, который действительно был ей важен и нужен.
- Чудесно, не хватало ещё просидеть здесь, пока он сам не решит меня разбудить. Для полноты комплекта осталось робко заглянуть ему в глаза, похлопать ресницами и, заикаясь, спросить, а что же он решил на мой счёт? - чуть насмешливо пробормотала Медея, возвращая себе некое хладнокровие, присущее Фостер. Железные тиски тревоги и волнения разжались, выпуская на свободу томительную расслабленность. Она... да, Аид забери её смущение и страх перед этим словом, она любит Румпельштильцхена! Это горячее, неистовое чувство в сердце ничто не в силах изменить, даже откажись он от него за ненадобностью, скажи, что ему хватит и одной ночи. Медея знала правду - он тоже к ней неравнодушен, это всё, что нужно было узнать, увидеть в его глазах, почувствовать в прикосновениях. Он может заверять её, что показалось, что всё не так, но это будут лишь слова, которым она не поверит, но не будет возражать. Слова всегда останутся лишь звуками, когда поступки и реакции, которые не получится скрыть, будут красноречивее любых убеждений.
  Хелен встала с кровати, увидев, что её платье поднято с пола. Неопределённо усмехнувшись, она шевельнула запястьем, в одно мгновение превращая ненавистную зелень вечернего платья в синеву свободного домашнего. Так, словно она и впрямь была дома. Самое главное, что оно выглядело так, что при желании в нём можно выйти на улицу. Вот только Хелен выходить не планировала, предпочтя переместиться сразу в нужное ей место. Способ, который так облюбовала юная ведьма ещё тогда, когда только мечтала стать ученицей Тёмного. Своими руками, не прибегая к магии, она заправила кровать и, одевшись, на мгновение застыла на пороге спальни. Хелен не знала, что ждёт её дальше, но неискоренимая надежда, что мягкой волной согревала сердце, нашёптывала, что всё будет хорошо. Не сейчас, так позже, но обязательно будет.  Босиком спускаясь вниз, она мимолётно осматривала дом Румпельштильцхена, идя буквально на запах кофе. Бояться не было никакого смысла, Хелен хотела насладиться ещё этим временем, когда никакие слова не стали определяющими.
- Доброе утро, - мягко произнесла Хэл, войдя в кухню. Утром, как и говорил Тёмный, её ждал уже мистер Голд. "Завтра всё встанет на свои места". Хелен чуть улыбнулась, застав его в компании кофе. На секунду внутри прострелила острая, ледяная игла воспоминаний, когда так вот после кофе он  ушёл от неё, не оборачиваясь, не объясняя, почему же всё-таки "нет"? Дышать стало трудно, она прислонилась плечом к двери, не решаясь пройти дальше. Но тогда он не знал, кто Хелен на самом деле, как и не было между ними ничего подобного, что так или иначе было между ними этой ночью. Всё изменилось с той последней встречи, поэтому Хэл чуть тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания, с благодарностью во взгляде встречаясь с взглядом Румпельштильцхена. И ей хочется его поцеловать, легко, по-домашнему, словно делала это тысячу раз каждое утро, когда они встречаются на этой кухне за завтраком. Но сдерживается. Она не хочет, чтобы он думал, что теперь ей что-то должен, чем-то обязан. Словно теперь совершенно обнаглела или имеет на него права - знать больше, требовать сильнее. Нет, это не так. - Вкусно пахнет, - как ни в чём не бывало говорит она, проходя дальше.

У судьбы вымышленной Хелен Фостер было нетривиальное чувство юмора, раз всего через полгода эта весьма циничная в вопросах семьи и серьёзных отношений дамочка, попала в ситуацию близкую к идеальной. Медея как сейчас помнила свои не свои насмешливые, с лёгким презрением, размышления о счастливом замужестве, о том, как она не создана для того, чтобы в классическом понимании сделать мужчину счастливым. Не могла, не хотела, и не желала даже попытаться захотеть, раз всё-таки отпустила Голда из ателье. Тогда она ещё с недоумением пыталась понять, что же в её прошлом могло вызвать такое стойкое отвращение к браку. Теперь помнила, теперь понимала. Как бы она спустя долгие десятилетия не отнекивалась, но то предательство мужа навсегда сломало внутри неё что-то важное, оставляя пепел недоверия к каждому доброму слову, хорошему поступку, намерению в её сторону. Медея с готовностью и искренностью больше принимала недовольство, сомнения, злость, претензии, откровенную выгоду, и всё то, что на самом деле хотел и скрывал от неё то жалкое подобие мужа. Этому она верила, потому что нет ничего более честного, чем негатив. Смешно сказать, но именно недовольство Румпельштильцхена, что она нагло лезет в его жизнь со своим ученичеством, а затем и испытания для этого, подкупили её быстрее, чем обрадуйся он наглой рыжей ведьме и пообещай золотые горы с безмятежной жизнью в Тёмном замке. Ему она поверила тогда, когда это казалось невозможным, хоть прошлое просто притаилось где-то глубоко в душе. Молчаливое исчезновение Бармаглота только добавило к тому мутному осадку сомнений и настороженности к перспективе, что тёмная ведьма может получить то, что желает. Потому что она может только терять, но никак не обретать. Тем страшнее, сильнее, ярче было притяжение Медеи к Румпельштильцхену. Она его то находила, то теряла, то снова находила и едва не потеряла окончательно. Бесконечный маятник, дразнящее счастье, которым судьба играла с Медеей, как с котёнком желанной ниточкой, которую он то ловит, то снова упускает, не в состоянии удержать в маленьких лапках. Медея имела полное право бояться, потому что перед ней появилась возможность обрести то, что у неё было в детстве, но так и не случилось создать своё собственное в юности - семью. Вышла только пресная, с металлическим привкусом крови и гари, иллюзия. Но бояться Медея устала. От её страха ничего не менялось в жизни, словно она бегала по замкнутому кругу, не в силах вырваться. Это совершенно бесполезное, отвратительное склизкое чувство, отравляющее драгоценные минуты жизни. К страху Медея слишком привыкла, он мельчайшими осколками застрял в её душе, потихоньку исчезая лишь рядом с Румпельштильцхеном. Как сейчас, стоило ему просто улыбнуться, позволяя ей дышать свободно, забыть о далёком прошлом и будущем, а сосредоточиться на настоящем.
    Она лишь тихо, весело фыркает на его фразу, что добрее некуда. Вот уж точно Сторибрук не переживёт тёмную ведьму, излишне возлюбившую весь мир. Хватит и того, что Медея в расслабленном состоянии, когда не хочется заниматься прямо сейчас никакими важными делами. Разве что, выпить кофе. Хелен забавно щурится, без труда вспоминая тот запомнившийся ужин, и садится за стол, где её уже ждёт бодрящий напиток. Да уж, тогда Хэл переплюнула сама себя, больше никогда после не повторяя подобных подвигов. Второе блюдо, десерт, да всё сама. И это при сардонических некогда мыслях, что она не создана для хозяйства! Право слово, как слепы бывают люди, не замечая вполне очевидных противоречий в своей жизни.
- О, умение жарить яичницу - это уже признак кулинарного мастерства среди мужчин, - с самым серьёзным видом говорит она, хотя уголки губ всё равно ползут вверх, представив, как выглядело бы, пригласи женщина мужчину съесть какой-нибудь омлет, дабы не нагружать на поздний вечер желудок. Ей стало даже на секунду интересно, что бы подумал и сделал Румпельштильцхен, займись сейчас Хелен сама приготовлением завтрака? Так по-хозяйски рыская, где там у него находятся сковородки, овощи, что найдётся в холодильнике, чтобы соорудить какой-нибудь шедевр кулинарии. И всё это обязательно с комментариями увиденного из разряда "Как ты это ешь?", "Почему так мало полезных продуктов"? Сама она от такой картины едва не поморщилась. Слишком часто бывает, что даёшь человеку возможность немного заглянуть в свою жизнь, а он забирается в неё с ногами и своими правилами, бесцеремонно перестраивая на свой лад. Примерно так представляла себе мисс Фостер начало семейной жизни с абсолютно незнакомым человеком со своими привычками. Только разыгрывать такой сценарий Медея ни за что бы не стала!
    Она наливает в кофе молоко, как делала это по каким-нибудь праздникам, потому что вечно у неё открытая бутылка простоит без дела в холодильнике и в результате молоко скиснет быстрее, чем она о нём вспомнит хотя бы для третьей чашки кофе. С удовольствием сделав глоток терпкого напитка, смягчённого молоком, Хелен едва не поперхнулась, услышав вопрос о желаемом. Какое-то немыслимо долгое мгновение она вспоминала, что вообще-то речь шла о еде, а не о каких-то других, посторонних желаниях, которые возникли у неё, стоило переступить порог. Кто бы знал, что сентиментальность Медеи распространяется не только на простые, памятные вещи, но и на глупые, романтические жесты, вроде касания руки, или заправленной за ухо пряди его волос, чтобы вдруг не мешала? Нет, ну это же нелепость? Хелен надеется, что её оцепенение не было столь явно заметным, как ощущалось, поэтому она лишь улыбается, качая головой: - Несмотря на то, что тебе могло показаться из того ужина, что я привередлива в еде и люблю баловать себя разнообразием, на самом же деле я чаще всего абсолютно равнодушна к тому, что приходится есть. Сэндвичи меня устраивают целиком и полностью, - Хелен чуть приподнимает бровь, с лёгким лукавством глядя на Голда, и прежде чем взять приготовленный им сэндвич, добавляет бархатным голосом в стиле той самой встречи: - Такой ужин был создан специально для дорогого гостя. Самое главное сейчас для Медеи, что ей не приходится лгать или притворяться, дабы произвести на Румпельштильцхена впечатление, мол, посмотри, у тебя же со мной не будет никаких проблем. Нет, она позволяла себе быть естественной, насколько вообще было возможно в их первое совместное утро.

Несмотря на то, что для неё не было двух разных людей - Румпельштильцхен и Голд - а был один, её Наставник, всё равно с каждым у неё было связано что-то своё. Медея и Румпельштильцхен всё выяснили вчера. Она смогла попросить прощения, сказать всё, что так давно тяготило её душу. Он понял, принял, простил. Их великолепная ночь всё расставила по местам, отвечая на незаданные вопросы охотнее любых слов. Утро, похоже решило предоставить шанс уже Хелен и Голду сделать то же самое - выяснить, что не смогли раньше. Только в этот раз обойтись без озвученных вопросов не получится. Слишком скупа на искренние эмоции и откровенность их короткая история, определить ответы молча по взгляду, улыбке, жесту не получится. Вся эта ситуация не даёт шанса оставить в стороне воспоминания той "загульной" недели, во время которой они провели вместе лишь короткие мгновения по сравнению с годами в Зачарованном Лесу. Но вопросов осталось намного больше, чем в том далёком прошлом. Хелен автоматически делает глоток кофе, запивая доеденный сэндвич, но не чувствует вкуса. Она внимательно смотрит на Голда, не торопясь озвучить то, что хочет сорваться с языка необдуманно, порывисто, что так несвойственно мисс Фостер, которой она является при свете дня. Хэл наблюдает. Легко, с интересом, ловя взглядом каждое движение тонких пальцев Голда, которыми он касается чашки с кофе. Её мучает вопрос. Давно. С того самого момента, как только он перешагнул порог её магазина на улицу. Так почему же всё-таки нет? Хелен чувствовала почти физически преграду, которую она не смогла сломать, а он убрать. Она допускала, что была местами вульгарной, иногда не в меру настойчивой, да и сама не перешла к активным действиям, даже не пытаясь его остановить. Но это лишь её варианты, предположения. Есть же и другие. Менее безобидные. Хэл хочет услышать от него. Правду. Чтобы оставить в прошлом, как и все особо яркие черты Хелен Фостер.
    Пока она раздумывает, стоит ли задавать вопрос,  как Голд спрашивает про клиентов, о которых едва ли Хелен допустила хоть одну мысль за всё то время, как открыла глаза. Она удивлённо приподнимает бровь, убеждаясь, что утро далеко не раннее, что весьма непривычно для Фостер, вечно страдающей от бессонницы. - Как быстро летит время рядом с тобой, - улыбается Хэл, отвлекаясь от терзающих мыслей на ощущение непривычного тепла в груди. Она мимолётно вспоминает своих клиентов после падения Заклятья, и едва не хмурится. Не хватало ещё думать о Кромешнике таким чудесным утром. - Признаться честно, я понятия не имею какой сегодня день недели, и с трудом, но вспомню число, поэтому никаких встреч, дел и уж тем более клиентов. Да и кому я нужна? - Хелен насмешливо улыбается, мол, простая швея с набором готовой классики, да сказочным жителям? Те, что хотели, уже с ней встретились, а уж кому вдруг приспичит, что сомнительно, - обойдутся. - Скажи мне, почему ты тогда ушёл? - резкая перемена, чуть приглушённый голос, внимательный взгляд в глаза. Она не может идти дальше, не узнав, словно хочет удостовериться, что сейчас этой преграды больше нет. Медея не жалеет, что у Хелен тогда ничего не получилось. Та, другая ночь, была бы искусственной, подпортив момент того самого первого узнавания, настоящей близости, что была вчера. Но она просто хочет знать ответ, чтобы больше не возвращаться. Или на самом деле хочет удостовериться, что никакая другая женщина не встала тогда между ними? Что не Реджина была причиной его ухода? Хелен глубоко выдыхает, скрывая взгляд за длинными ресницами. Проклятая ревность. Секундная вспышка, которую она быстро гасит воспоминаниями, как звучало её имя, срывающееся с его губ в порыве удовольствия, как он смотрел на неё, отрываясь от поцелуев, покрывающих её тело. Нет, всё это было только для неё, а тогда он просто не знал, что за Хелен скрывается Медея. Если и была какая-то другая, то она исчезла вместе с разрушенным Заклятьем. Хелен знала, что Румпельштильцхен не стал бы приводить её в свой дом, если бы в нём жила другая женщина. Но как быстро она разучилась чувствовать себя единственной, будто попав в ураган, вернулась в то прошлое, где ей легко найдут замену, как сделал это муж. Или это Медея оказалась чьей-то неудачной заменой? Не так и важно, просто потребуются усилия, чтобы вновь осознать - если Румпельштильцхен рядом, значит, она единственная.
    Словно в подтверждение этому Хелен чувствует его прикосновение к руке, и слушает с возрастающим изумлением. Думать? О чём? Тот ли он мужчина, с которым она готова провести жизнь в горе и в радости, как пафосно спрашивают на свадьбе? Так Медея уже это сделала, не одно десятилетие стараясь быть рядом, чтобы с ним не происходило. И именно этого ей не хватало, когда была вдали от него. Это она хотела вернуть - возможность быть с ним всегда. Не принуждать к чему? Любить его? Так уже поздно, это чувство давно и крепко укоренилось в её душе. Стоило ему закончить, как Хелен вместо каких-либо слов легко преодолела разделяющее их расстояние, наклонившись ближе и касаясь его губ в поцелуе, полном переполняющей её нежности. Она могла бы сейчас признаться, сказать вслух то самое слово, но слишком долгое время Медея считала, что любовь - всего лишь хорошее оправдание для собственных эгоистичных, корыстных желаний, прикрытие необходимости взять то, что человеку от тебя нужно, а он жаждет это получить. Слово, которое не передавало и толики того, что вызывал в ней Румпельштильцхен. Она чуть отстранилась, смотря ему в глаза взглядом с огнём тех самых чувств, которые невозможно описать лишь одним банальным словом.
- Помнишь, ты никогда не принуждал меня быть с тобой рядом, - она улыбается, чуть приподняв бровь, и с лёгкой иронией напоминает: - Это как раз я раз за разом упорно принуждала тебя позволить мне быть с тобой, несмотря на недовольство наглостью рыжей девчонки. Как ей и хотелось ранее, Хелен касается его щеки подушечками пальцев, очерчивая скулу, и становится более серьёзной. - Мы знаем друг друга более шестидесяти лет. Это достаточный срок, чтобы я могла быть уверенная в том, что думать мне не о чем. Ты нужен мне, я хочу быть рядом, хочу, чтобы ты понял то, что я знаю с того самого момента, как впервые увидела - я твоя, и это ничто не изменит. Поэтому думать стоит как раз тебе - нужна ли женщина, полная эмоций и чувств к тебе, которые может невозможно сдерживать, - и она будто в подтверждение с удовольствием зарывается тонкими пальцами в его волосы, - с желанием заботиться о тебе и твоём сыне, и твёрдым осознанием, что вы единственные в её жизни, кто имеет смысл? Говоря о Бэе, Хелен серьёзно смотрела ему в глаза, чтобы он видел в них - это не просто красивые слова в качестве попытки найти путь к сердцу Румпельштильцхена. Она ни за что не смогла бы намеренно причинить Бэлфайру боль или позволить кому-то другому это сделать, если может предотвратить. То, что дорого Румпельштильцхену - дорого ей. Тем более, если это сын, который когда-то очень давно мог быть и у неё.

Если бы они знали о чувствах друг друга, которые у них вызывает своё прошлое, то могли бы понять, как похожи. Медея, услышав от мужа столько грязи, в которой не было и намёка на любовь, была убеждена, что её никто не полюбит, как не сможет больше и она. О чём можно было говорить, если он не смог проникнуться чувствами к молодой, вполне симпатичной, влюблённой в него девчонке, готовой ради него на многое, лишь бы обнимал, возвращался домой и говорил какие-нибудь ласковые слова? Она была наивной, живой и излишне доверчивой, несмотря на все свои проблемы, обрушившиеся на неё в деревне от магии. Нельзя было полюбить её такой, то на что было с возрастом рассчитывать тёмной ведьме, которая научилась магии и нравилось ею пользоваться? Поэтому Медея не рассчитывала, не мечтала, и не искала, стараясь не иметь случая проверить свои убеждения в области любви. Собирать себя по частям снова не было ни желания, ни необходимости, поэтому не позволяла никому пробираться в душу дальше "гостевого порога".
    Только сейчас, находясь на кухне своего Наставника, ощущая прикосновения его губ к своей руке, Медея отчётливо понимала, почему не искала, почему не пускала никого слишком близко - потому что давно нашла, потому что единственное место в её сердце было давно занято. Она получила ответ на свой старый вопрос - сможет ли найти взаимность. Задаваться же опасными вопросами, за что Медея получила своё счастье, сидящее рядом, и чем ей придётся расплатиться, она сейчас совершенно не хотела. У тёмных не бывает всё легко, поэтому они, как никто, умеют ценить вот такие вот моменты, озарённые незамутнённой искренностью и мягким, согревающим удовольствием. А Хелен в очередной раз поражается, какой эффект вызывает в ней простое его прикосновение и волнительный поцелуй, подтверждающий, что решение он принял такое же, как и она - быть вместе. Снова вместе, но всё-таки по-другому. У неё есть возможность узнать другого Наставника. Не Тёмного, не Голда, а просто Румпельштильцхена. Та часть его прошлого, что всегда была за семью печатями, открываясь понемногу лишь с появлением Бэя. Она удивлялась многогранности Наставника, открывая какие-то новые черты в нём, которые неизменно находили в ней отклик. С ним Медея ощущала себя живой, освобождённой от плена ошибок и безликого прошлого в Сторибруке, когда не знала кем является на самом деле. Когда Румпельштильцхен заговорил, Хелен едва ли вспомнила после поцелуя, что задавала вопрос, забыв, что хотела выяснить ситуация до конца и перелистнуть страницу на настоящее. Она не хотела потерять его тепла, отстраниться, когда ему возможно будет неприятно отвечать, поэтому Хелен переплетает свои пальцы с его, крепко держа за руку.
     - Вот как, значит, я в тот момент соблазняла уже своего Наставника, а не ничего непомнящего хозяина Сторибрукских земель? - неожиданное открытие заставило её смущённо улыбнуться. Все её провокации смотрелись совершенно по-другому, и уже одного факта раннего возвращения воспоминаний было достаточно, чтобы объяснить почему ничего не вышло. Ну в самом деле, что Румпельштильцхену могла дать Хелен Фостер? Кроме, удовлетворения сомнительной необходимости в костюме, конечно? Без всего своего опыта, без воспоминаний Медеи, Хелен была никем. Ледяной статуей, повернутой на своём магазине, не имеющей понятия о мире за его пределами. Чем дальше рассказывал Румпельштильцхен о том, что ему удалось сделать, тем сильнее в её груди разгорался огонь восхищения, без преград отражающийся в её тёмных глазах. Непостижимый у неё Наставник! Просто непостижимый. Этому ей никогда не научиться, сколько бы лет рядом она ни провела. Столь предусмотрительно, рассчитанное на много ходов вперёд, основанное на знании людей, их поступков и обязательно принятых решениях. - Я верила, что твоё исчезновение должно иметь вескую причину, объяснение. Но не могла успокоиться, - тихо сказала Хэл, вновь возвращаясь мыслями к тому времени, когда нашла Тёмный замок в запустении. - Должна была убедиться в этом, увидеть тебя сама, услышать это лично, но не успела, - она едва усмехается, опустив взгляд. Это не та тема, которую можно было назвать приятной, но они должны о ней говорить, чтобы было легче, чтобы не пришлось каждый раз себя неловко обрывать, если вдруг всё вновь возвращается к прошлому. Оно было, есть и будет. Ничего не исправить, а вот испортить настоящее и будущее этим можно. Если Хэл не научится реагировать чуть спокойнее на всё то время, что провела вдали от него. - Спасибо, что рассказал, теперь я могу понять твой уход. С планами по разрушению Заклятья я в то время ничем бы не помогла, - Медея поднимает на него чуть смеющийся взгляд, поглаживая большим пальцев его руку. - Давай уж признаем, что Хелен Фостер была весьма бесполезной дамой, не считая нескольких недурственных костюмов. Это всё, на что она была способна и чем вообще интересовалась.

Медея давно уже не отрицала, что Хелен была её неотъемлемой частью. Иногда даже весьма полезной, уравновешивая эмоциональную натуру ведьмы, но всё равно была тем вариантом, от которого некогда бежала Медея. Серая, одинокая, совершенно обычная жизнь швеи - то, что так хотела мать для своей дочери, и что с треском провалилось. То, кем ощущала себя Медея сейчас ей нравилось всё-таки больше. Заклятье пробудило в ней недостающую рациональность и сдержанность, которую она похоронила в том огненном всполохе, сожжённом доме. Теперь только от самой Медеи зависит какой частью пользоваться, чтобы выстроить то будущее, которое хотят она и Румпельштильцхен.
- Я знаю, что она - это я, - Медея серьёзно смотрит ему в глаза, - но Хелен - версия той меня, которой я могла бы стать без тебя. Одинокая, бездушная, держащаяся за тот мирок, в который посадила бы её мать - швеи, у которой больше ничего нет, кроме работы. Она была неспособна стать счастливой ровно так же, как и сделать счастливым кого-то другого, просто не зная, как это. Хелен Фостер была слаба, потому что отказалась даже попробовать стать счастливой. Одиночество и холод - это проще, чем бороться. Если бы тогда я не пошла за тобой, если бы сдалась, так же отказалась от самой мысли что-то изменить к лучшему, если бы убила в себе магию и нашла силы жить дальше, как все - нормально, а не спрыгнула с обрыва, то я была бы такой же. Медея замолчала, чуть хмурясь от описываемой ей картины, и понимала, что именно так и было бы. Впервые за всю свою жизнь она приняла правильное, важное решение бороться за свои желания, а не сдаться после первого отказа. - Я хочу сказать тебе спасибо, - она улыбается уголками губ, вновь поднимая на него всё такой же серьёзный взгляд. Нет, она не шутит. - За Хелен Фостер. И за то что дал мне её, и за то что избавил. Эта забытая часть меня заняла своё место, чтобы можно было использовать при необходимости, уравновешивая несдержанную некогда эмоциональность.   Слушая его слова о прошлом, о Реджине, Хэл с удовлетворением ощущает, что той обжигающей ревности больше нет. Так, лёгкий огонёк, как дань прошлому, но не тот, что толкает на необдуманные поступки. Медея не знает, что послужило причиной долгожданного освобождения - их совместная ночь, сегодняшнее утро с принятым решением быть вместе, или что-то ещё, но выкинуть из души удушающий образ Реджины было приятно и легко, словно избавиться от тяжёлого, ненужного мусора, освобождая место для более важных вещей. Всего неделю назад Хелен бы не согласилась с тем, что всё было к лучшему. Воспоминания о мучительных днях после побега, мысли о том, сколько она пропустила, не помогла, не сделала, всё это никак не вязалось с этим самым "лучше". Но сейчас, сидя рядом с ним на кухне, чувствуя тепло его пальцев и взгляда, зная, что в Сторибруке остался его сын, Медея и впрямь может согласиться, что всё было к этому самому лучшему. Заклятье должно было быть. Она должна была ощутить весь тот спектр эмоций и боли вдали от него.
    - Сейчас всё так, как и должно быть, я это понимаю. Сейчас понимаю, - Хелен вновь касается подушечками пальцев его щеки, - но всё, что ты сделал, было тяжело. В одиночку. Лишь об этом я жалею. Что не смогла облегчить твою ношу. Но ты прав - всё закончилось, ты выдержал, нашёл сына. И пусть примирение будет тяжёлым, прощение возможно не получится получить так быстро, но всё будет хорошо, Медея в это верит. Только на одной вере далеко не уедешь. Если бы всё в жизни тёмных было просто, достаточно только верить в удачу и хороший исход, то не надо было бы тревожиться. Но всё было по-другому. Когда кажется, что вот-вот желаемое свершится, осталось сделать последний шаг и протянуть руку, как обязательно что-нибудь пойдёт не так. Поэтому расслабляться не стоит, Медея знает, что впереди их ждёт борьба за обретение настоящей семьи, но сейчас она позволяет себе затушить пламя  тревоги. Всё потом. И план действий, и сами действия.
- Злодеи имеют права на счастье, - кивает она в ответ, ни капли не сомневаясь в своих словах. Разве мало они оба страдали? Они заслужили своё счастье. - О, не напоминай, мне стыдно, - Хелен со стоном закрыла глаза, опустив голову на их сплетённые руки так, что волосы закрыли её лицо, но она всё же тихо посмеивалась. - Этот его прозорливый вопрос, как давно мы вместе, просто выбил меня из сдержанного состояния! Я была готова ко всему, кроме этого! - она открыла глаза, лукавым взглядом посмотрев на Голда. - Самое главное, что я его не обманула! Зато он теперь может нам предъявить "я же говорил". Ласково коснувшись губами его руки, Хелен вновь выпрямилась, прищурившись. - А исправление мне понравилось.

Бэлфайр. Ещё одно изменение в жизни "вместе" у Румпельштильцхена и Медеи. Казалось бы, пусть с новым внешним видом обоих, но они вернулись к милому сердцу прошлому - когда не было роковых ошибок, долгой разлуки, а были общие цели и один мир на двоих. Когда-то, как в Зачарованном Лесу, так и в Оз, ведьма понимала, что будет очень трудно примириться с мыслью, что Румпельштильцхена придётся с кем-то делить. Не важно с кем - с новой ученицей, с его женщиной или кто там ещё посмеет претендовать на время и место в душе Тёмного? Это подтвердило и неистовое пламя ревности и ненависти, которое вспыхнуло, стоило увидеть Реджину с ним рядом. Именно поэтому где-то глубоко в душе Медея переживала, что не сможет искренне проникнуться к сыну Наставника, когда он только рассказал ей о существовании Бэя. Сказать, согласиться, даже решить принять - этого мало, чтобы на самом деле относиться к сыну Румпельштильцхена так же, как и к нему самому. Та ничем незамутнённая ярость и желание причинить боль, которые появились у неё в Нью-Йорке, стоило ей подумать, что Нил вот-вот ударит Голда, напугали её. Если уж такое происходило даже без магии, то что может случиться, когда та к ней вернётся? Но сейчас, оглядываясь назад, на тот тяжёлый, кошмарный день, прожитый втроём, Медея отчётливо понимала - все опасения в прошлом. Она ни за что не сделает Бэю больно. Физически. Обещать, что не выйдет даже случайно сделать больно морально - нереально. Чего стоит только изменившиеся отношения Румпельштильцхена и Медеи после этой ночи. В её голове всё ещё звучало "не осуждаю", но вбитая годами паранойя, что счастье долгим не бывает, била в набат. Что, если именно в Бэлфайре и кроется насмешливая, издевательская улыбка судьбы? Хелен боялась не того, что Румпельштильцхен выберет сына, а не её. Она боялась, что Наставнику вообще придётся выбирать.
- Я не уверена, - тихо ответила Хэл, отводя взгляд от Румпельштильцхена. Она залпом допила кофе, нервно переплетя пальцы рук между собой. - Вряд ли бы он хотел видеть рядом с тобой тёмную ведьму, которая в любой момент может предложить тебе пойти завоевать мир или пятничным вечером пойти развлечься, перебив парочку сказочных жителей, - Хелен дёргает уголком губ в улыбке, но не может скрыть волнения, прикрыв глаза. Конечно, ничего подобного она предлагать не собиралась, только откуда бы Бэю об этом знать? - Но это не о том, о чём нужно думать столь приятным утром. Пусть все проблемы ещё немного подождут. Выдыхает она, с трудом отгоняя неприятные картины возможного будущего. - Просто хочется, чтобы он меня действительно принял. Кажется, что это Медея просто подумала, а не прошептала одними губами, едва ли осознавая, понял ли что-то Румпельштильцхен. Очень многое изменилось с того момента, как они пересекли границу Сторибрука, направляясь в Нью-Йорк. Хелен успела узнать и Нила, и Бэлфайра, несмотря на туманное, непонятное прошлое его конфликта с отцом. Она и не думала, что сможет его понять - и тревогу за Румпельштильцхена, и его ненависть к магии, и временами жёсткую бескомпромиссность. Медея вообще не отличалась особым желанием понимать людей, от которых она редко видела что-то хорошее, да ей и не надо было. Впервые за долгие-долгие десятилетия она на самом деле хотела понимания и принятия. Искреннего, а не просто из желания не огорчать Румпельштильцхена, если вдруг такое возникнет у Бэлфайра. Он за короткое время на самом деле стал для неё важным, а не прикрытым пеленой принудительного желания, ведь это сын её Наставника, значит, она должна считать его дорогим человеком. Нет. Медея хотела этого.
- Прости, я не хотела об этом, - Хелен открыла глаза, чуть улыбаясь. - Привычка просчитывать отвратительные варианты.