Кровь. Много крови. Она пытается зажать рану рукой, остановить этот нещадный поток алой крови, уносящей из тела жизнь. Его жизнь. Хелен не слышит шума улицы, ужас парализует дыхание. Трилистник не сработал. Все усилия, надежды, всё разрушено, стёрто в пыль. Она бессильна в этом чёртовом мире без магии. Почему не была рядом, не закрыла его собой, не отдала жизнь за мужчину, который был для неё единственным смыслом во всём многообразии миров? Так много не сказала, ещё больше не сделала, но теперь Хелен не может ничего сделать, предотвратить, исправить. Нет второго шанса. Всё закончилось, не успев начаться. Она обнимает безвольное тело, не обращая внимание, что кровь впитывает её одежда. Хочется кричать, выть от боли, разрывающей сердце, которое остановилось вместе с ним. Без него нет жизни. Нет её самой. Как можно было потерять, едва обретя? Как жаль, что нельзя вырвать бесполезное сердце, сжать его в руке, осыпаться пеплом рядом, уйдя за ним...
   Хелен просыпается от своего громкого стона-всхлипа, с трудом вырываясь из удушающего плена кошмара. Слишком яркого. Слишком реального. По щекам текут слёзы, на грудь давит тяжесть сна, отчего дыхание рваное, с невероятным трудом. Сердце заходится в острой боли и терзающем чувстве нестерпимой потери.
  - За всё приходится платить, дорогуша, - ехидный, до омерзения знакомый голос раздаётся совсем близко - с кресла справа от кровати. - С добрым утром, милая Медея.
    Сил удивляться нет. Тело кажется таким тяжёлым, что даже повернуть голову на голос невозможно. Дежа вю. Только Хелен не в машине на пути в Сторибрук. Она дома. - Сдохни уже, исчадье моего подсознания, - выдыхает Хэл, одним резким движением руки отправляя в сторону проклятой Эваноры сгусток зеленовато-алого пламени, а затем поспешно стирает дорожки слёз. Только после кошмарного сна Фостер недооценивает всю глубину ситуации.
   - Думаешь, что я порождение твоего разума, Хелен? - вдруг серьёзно говорит Эванора, подходя ближе к кровати. - Нет, ведьма, я твоя расплата. Вполне реальная, но это ты скоро и сама поймёшь. Хэл смотрит в свои же задумчивые глаза, потому что внешность Эваноры она давно уже считает своей. Перед ней ведьма страны Оз в том виде, в котором она была в последний день. И действительно выглядит слишком реально, ощущается по-другому, чем в том бессмысленном разговоре в машине. - Ещё насмотришься на меня, я никуда не тороплюсь, - хмыкает Эванора, небрежно указывая на телефон. - Тебе сообщение пришло от благоверного, не хочешь ознакомиться? А вот это уже было серьёзно. Сообщать Хелен то, чего она ещё не знает, порождение её подсознания никак не может. Даже если бы она сквозь сон услышала звук смс, то, что оно от Румпельштильцхена вариант один из не одного десятка - контакты у хозяйки ателье и магазина были немаленькие. Разве что реальность сошлась с желанием, но это слишком хлипенькое объяснение, что могла бы дать тёмная ведьма. Реальные проблемы в виде неясной сущности, в которую превратилась Эванора, были явно более правдоподобны. Слишком долго тёмная была безмятежно счастлива. Почти неделю.
   - Не хочешь у него поинтересоваться за что он убил свою жёнушку и как скоро последует твоя очередь? Когда твоя сиропная любовь ему наскучит, м? Ну право слово, Медея, тёмная ведьма, а ведёшь себя... - продолжила она с самым невинным видом, будто спрашивала, какая погода сегодня на улице и рассуждала, что же лучше надеть.
   - Провались к Аиду и не суй свой нос туда, где его могут оторвать, - процедила сквозь зубы Хелен, недовольная, что Эванора похоже знала всё, что творилось в её жизни. Даже о той тяжёлой встрече с Бэлфайром и ещё одной вскрывшейся тайне, о которой молчал её Наставник. Вот только с чего бы он должен был докладывать Медее о прошлом? По сравнению с тем, что видела она во сне, и это, и даже опостылевшая ведьма Страны Оз казались сущим пустяком. А рассуждать о её любви явно не бесчувственной тени! Медея с ней разберётся. Так же, как и в первый раз. Будет сложнее распутать клубок магического взаимодействия, последствиями которых и стала вновь сидящая в её кресле Эванора, но Хелен сможет. У неё нет выбора. Прочитав сообщение Румпельштильцхена, она встаёт с кровати и быстро собирается к нему. Ей физически необходимо видеть его живым и здоровым, убедиться, что всё плохое лишь очередной кошмар из копилки. Эванора следует за Хелен попятам и о чём-то постоянно болтает, словно малолетняя девчонка, которая пересказывает последние услышанные и вычитанные сплетни. Медее лишь интересно, как отреагируют сторибруковцы, увидев её в двух экземплярах? Вот только выйдя на улицу в компании Эваноры, она мрачно понимает, что её не видит никто, кроме самой Хелен.
   - Тебе не кажется, что невежливо молчать в ответ на заданные вопросы? Неужели боишься, что тебя сочтут сумасшедшей, раз ты разговариваешь сама с собой? - иронично спрашивает ведьма, явно довольная словесным каламбуром. Хелен лишь скрипит зубами и ускоряет шаг, ей нужно добраться до Лавки, а то, что она сошла с ума ей говорили задолго до появления на свет девчонки, которая изображала из себя сейчас орудие судьбы и возмездия. Тонкая болезненная игла от кошмара всё ещё засела в сердце и волновала больше, чем что-либо. Войдя в Лавку, своими глазами удостоверившись, что с Румпельштильцхеном всё хорошо, Хелен молча крепко его обнимает и отвечает на поцелуй с таким отчаянием, будто его вот-вот у неё отберут.
   - Доброе утро. Всё в порядке, - улыбается Хэл, позволяя себе ещё мгновение обнимать его, скользнув руками по плечам, спине, будто удостоверяясь - цел, невредим. - Теперь всё хорошо. Это действительно так. Игла боли внутри растворилась рядом с ним, а Эваноры не было даже близко. В данный момент Хелен мало интересовало - пропала она насовсем или просто испугалась Тёмного. Главное, что Хэл и Голд были наедине, а с этой тенью она разберётся потом, не хватало ещё и ему портить настроение всякими мелочами. - Спасибо, что вытащил из дома, иначе я бы вышла нескоро, - усмехнулась она, заставив себя отпустить Голда, дабы случайные посетители или просто мимо проходящие не увидели для себя лишнего.

Этот кошмар был далеко не первый с того момента, как они вернулись в Сторибрук. Но с каждым Хелен по утру могла справиться, стоило открыть глаза, напомнить, что всё обошлось, что Голд жив и здоров, магия вновь вернулась к ним обоим. Только сегодня всё было по-другому. Слишком реально. Настолько, что Хэл до сих пор чувствовала пульс бьющей ей в ладони крови. Если связать всю чёткость восприятия сна с мыслью, что Эванора действительно самостоятельный сгусток магии, то ничего хорошего Хелен в будущем это не сулило. Если в её силах посылать столь яркие сны, то в скором времени Фостер просто сойдёт с ума на самом деле или от невозможности уснуть, или от самих кошмаров. В жизни Медеи было достаточно ситуаций, которые можно вывернуть наизнанку так, чтобы она во сне задыхалась от ужаса. Это лишь поверхностные рассуждения о том, что может ждать её в будущем, ведь довести до того, чтобы границы реальных снов и самой реальности размылись для восприятия не так уж и сложно. Неизвестно, на что ещё способна Эванора, черти её в Аду раздери! Рассказать сейчас Румпельштильцхену то, в чём она сама не разобралась, было бы глупо. Зачем перекладывать на него свои проблемы, которые шлейфом тянутся за ней с той самой роковой ошибки её побега? Разобраться самой, пережить весь кошмар в одиночку - вот её наказание за глупость. Расплата, Эванора? Что ж, я приму тебя со стойким удовольствием. Пока не избавлюсь раз и навсегда.
   - Спасибо. Мне ли, достойной ученице, не знать о силах Вашего Темнейшества? - Хелен улыбается, чуть иронизируя, но всё же решается на частичную откровенность. Чтобы разобраться с ведьмой из Оз, ей нужен холодный рассудок, неизмученный ужасами. - У тебя есть что-нибудь от кошмаров? - она хмурится, обхватывая себя за плечи в защитном жесте. - Не обязательно от них избавляться совсем, но может быть что-то, что их ослабит, чтобы они не были столь... реальными. Последнее слово она говорит тихо, скользя ладонями по плечам, словно пыталась избавиться от крови на них. Хелен и сама не могла понять, почему именно этот сон так выбил её, ведь даже после самого возвращения не было такого эффекта. Будто это не прошлое совсем было, а неясное, нереальное, невозможное будущее. Чушь какая, вернувшаяся магия не позволит Тёмному умереть, но червоточина в сердце после Нью-Йорка навсегда останется с ней.
   Когда Голд заговорил о цели, для которой позвал её, Хелен вновь, как и тогда в их откровенную встречу, когда он рассказывал впервые о сыне, накрыла его руку своей, сжимая его пальцы в поддерживающем жесте. - Конечно, помогу, это же день рождения твоего сына! Всё, что только в моих силах. Вот только уверенности в том, что всё будет хорошо, у неё не было. Она не должна была знать о том, что встало совсем недавно между отцом и сыном. Голд не рассказывал ей о Миле, это понятно, но ведь он и не рассказал о том, как поругался с сыном - если вскрытие столь болезненной тайны можно было назвать руганью. Не должен бы, это их личные отношения, но как она должна была бы реагировать, увидь между ними новую трещину, которой не было после возвращения в Сторибрук? Конечно, он пришёл к ней с просьбой помочь найти сына, а не пытаться влезть в их отношения с попытками наладить. Хелен помогла, но с тех пор многое всё же изменилось. Если и раньше она хотела, чтобы они помирились, то теперь особенно сильно - после того, как узнала Бэя ближе, как сама стала не просто ученицей. Она не хотела вообще затрагивать эту тему. Ну знает и знает, это знание никак не влияло на её отношение к нему, но скрывать не было никакого смысла, как бы этот разговор не вышел тяжёлым для Румпельштильцхена.
   - Я знаю про Милу, - без хождения вокруг да около говорит она, внимательно глядя ему в глаза, крепче сжимая его руки поверх трости. - Не хочу, чтобы ты пытался подобрать слова, если вдруг решишься мне о ней рассказать, или не знаешь, как объяснить в чём сложность в организации дня рождения для Бэлфайра, - она невесело усмехается уголками губ, но не обвиняет его в скрытности. По сути, сама Хелен так же не рассказала о встрече с Бэем и о его возмутительных обвинениях. - Ты не разговаривал с ним с той самой ночи? Слова даются ей с некоторым трудом, но она знает, что это нужно. Теперь нужно.

Как невообразимо сильно вдруг захотелось ему рассказать всё. В подробностях, взахлёб, обо всём, как Страна Оз не отпускает ни на миг, стоило её покинуть. Как солнечная приветливая страна оказалась проклятьем для тёмной ведьмы, заражением, отравляющим жизнь. Прижаться к нему, обнять крепко, как маленькая, беззащитная девчонка, сдать Эванору с её призрачными потрохами и посмотреть, как она в агонии исчезнет раз и навсегда после встречи с могущественным Тёмным. Насколько же сильно подорвал Хелен этот сон, что у неё появилась такая мысль, желание даже мимолётно? Или она так быстро ощутила, что вправе скидывать на любимого мужчину свои проблемы, в которых виновата только сама и никто более? Тем более он. Хэл тихо, едва заметно выдыхает, собираясь с силами. Всё это было последствиями использования трилистника, но что бы не происходило дальше, Медея ни на секунду не жалеет о его использовании. Ещё одна причина по которой не надо говорить Голду про Эванору. Хелен не собиралась допускать даже возможности, чтобы у него могла появиться и тень вины за своё спасение. Как Фостер говорила Бэю ещё в машине по дороге в Сторибрук - всё это не самая страшная цена за целую жизнь.
   - Не стоит откладывать дела, я могу и подождать. Дня два-три точно, - она знает, что выдержит столь малый срок. Что бы Эванора там не задумала, кем бы не оказалась, Медея уже не та сломленная и отчаявшаяся вернуться домой. Ей удалось, она дома. Есть ради кого и ради чего бороться. Ради будущего, вполне осязаемого в отличие от неясной, мрачной дымки, что маячила перед ней в Стране Оз. - Лучше займёмся более важными и приятными делами - днём рождения сына, которого ты нашёл. Это самое главное, то, что он рядом уже большая победа. Она ничуть не лукавит, даже зная о том, что всего несколько дней назад могло произойти что-то страшное. Хелен старалась отмахнуться от этой мысли, ведь ничего уже не исправить, но её снова не было рядом тогда, когда Румпельштильцхену могла понадобиться помощь. Он мужчина. Тёмный маг. Её Наставник. Она не может, не хочет и нет никакой необходимости быть с ним рядом постоянно, стать его больной, раздражающей тенью, с любопытством и напором лезть в его дела, заполнить собой его жизнь, словно желая разом восполнить упущенные годы. Но не восполнить. Не исправить. Нельзя. Вот только разговора не избежать. Не потому, что хочется допытаться и выяснить, а потому что рано или поздно эта общая тема всплывёт. Может быть, даже завтра, ведь Бэй точно знает, что все трое в курсе ситуации. Не стоило бы доводить до того, чтобы он видел, как тайны встают между Хелен и Голдом, потому что ни один не рассказал другому о произошедшем.
   Она знала, что подобная тема не будет лёгкой для Румпельштильцхена. Эта открывшаяся тайна делает на одну стену меньше между его прошлым, которое он так тщательно отбрасывает подальше от Хелен, и их настоящим. Медея с оттенком неясной боли понимает, что эта тайна - оружие, слабость Румпельштильцхена, которую он не хотел бы показать никому, даже ей. Разумом-то она всё понимает, а вот сердце шепчет, что это её вина. Что бы она не сделала, как бы не пыталась искупить свою вину, свой страшный побег, ничто и никогда не вернёт то доверие, что было к ней до исчезновения.
   - Да. Бэй, - кивает она на невысказанный вопрос и подтверждает очевидный вывод - больше не от кого узнать. Только вряд ли Румпельштильцхен даже близко мог догадаться о том, зачем и как он ей рассказал. Хелен чуть кривит губы от воспоминания обвинений. Впрочем, что ещё можно было ожидать? Конечно, если случилась какая-то беда, то виновата тёмный или тёмная. В данном случае оба. Медея будто вернулась в то безмерно далёкую юность, в которой она узнавала о своих "грехах" от кого-нибудь другого. Но чтобы она была причастна к убийству матери Бэлфайра? Выдох. Тихий, едва слышный. Ей тяжело от одних только обвинений, какого же было Румпельштильцхену принять обвинения сына? И пусть, что заслуженные по самому факту убийства, но... Медея знала, что должна быть причина. Даже для убийства незнакомцев есть хоть маломальская, но причина, а чтобы убить жену - тем более. Или мужа, - мысленно усмехается ведьма, далёкая от святости. Вот только чем больше говорит Румпельштильцхен, тем больше непонимающе смотрит на него Медея. Что? Ей на секунду кажется, что Голд вот-вот растворится и на его месте появится Эванора, хохоча с выражения лица Хелен. Это её глупейшие предположения, что она может стать следующей. Ну в самом деле, не могла же Медея вслух задать те вопросы, что сумасшедшая тень ведьмы ей предлагала спросить?!
   - Не вздумай, слышишь? - едва не шипит Хэл, с негодованием глядя в его глаза. - Даже не думай, что я когда-нибудь начну тебя бояться! Она на мгновение прикрывает глаза, силой унимая вспыхнувшую ярость. Глупо, как глупо чувствовать боль, что он может так думать о ней, сомневаться, что какие-либо откровения из прошлого могут пошатнуть, разрушить то, что строилось долгие десятилетия. Она - не все! Хелен открывает глаза, берёт Голда за руку и в знак извинений за внезапную вспышку ярости, с нежностью целует его тонкие, любимые пальцы, и ей абсолютно всё равно, скольким людям они вырвали сердце. Со стороны Медеи это мерзко? Отвратительно? Ненормально? Она должна с осуждением покачать головой, с ужасом отпрянуть подальше или провести беседу, что нельзя убивать людей и особенно своих жён? Не ей, тёмной ведьме, убившей мужа, вообще косо смотреть в сторону Румпельштильцхена, будь ей даже жаль неизвестную даму. - Я знаю, что ты не сделаешь мне ничего плохого. Единственное, чего я боюсь - остаться без тебя. И зелье мне нужно, чтобы каждую ночь перестать терять тебя на своих руках. Скажи, ты сильно во мне разочаруешься, если я скажу, что не испытываю ни капли жалости к судьбе твоей жены? Ты знаешь, Наставник, что я - не ангел, - Медея невесело усмехается, спрятав его ладонь в своих, словно защищая ото всех вокруг, согревая не магией, а своим теплом. - Не мне осуждать тебя. Той, что сожгла мужа в огне своей ярости. И я не жалею! - жёстче необходимого говорит Хэл, но потом смягчается. - Но это не значит, что подобное стало привычкой при расставании. Я сожалею только о боли твоего сына, что звучала в голосе его обвинений, - она серьёзно, с тенью мягкой поддержки смотрит ему в глаза, и просит: - Я не радуюсь тому, что произошло, но и корить не буду. Расскажи мне всё, и я попытаюсь понять. Вместе мы найдём выход, как хотя бы уменьшить вашу общую боль.

Его реакция на её внезапную вспышку ярости напугала Хелен. От обострённого кошмарами разума не укрылось ни одной мелочи  - ни вытащенной из её ладоней руки, ни то, как он отшатнулся, опаляя горьким сожалением за свою несдержанность. Медея-Медея, что ты творишь? Словно он вот так вот может развернуться и уйти, осознав, что подпустил к себе не того человека. В это мгновение она чувствует, будто пляшет под чью-то дудку. Хелен злится, что слышит это не в первый раз, словно он в чём-то согласился с Эванорой. Да что ей далась эта ведьма, без которой и секунды пройти не может? Она - никто, остаточный паразит, который только и может, что играть на нервах, а Медея оказалась неожиданно слабовата. Возражала, крепилась, верила, но срывающиеся эмоции говорят красноречивее любых слов - она себя переоценивает. Должна была понять опасения Голда, ведь его слова - доказательство, что он не хочет её потерять. И пусть это неуверенность в её чувствах, но разве они не на пути изучения друг друга с новой стороны - как мужчины и женщины? Медея, как ученица Тёмного, никогда его не боялась, даже умереть от его руки, иначе не шла бы раз за разом на риск вызвать его недовольство своим упрямым требованием взять в ученицы. И в этом он не сомневался, но неужели всё остальное казалось таким хрупким? И разрушить всё может только она сама.
   - Не тебе просить прощения, - улыбается она уголками губ, не желая усугублять ситуацию шуткой в ответ в стиле "вот за то, что моё пламя тебе ни по чём, я тебя и люблю". Сказала бы, если только речь не шла о теме, которая опошляла, вываливала в грязи это самое слово "люблю". - Ты же знаешь, мои эмоции моё спасение и моё наказание. Она вновь предусмотрительно заменяет фразу "моя погибель", которая более точно описывает её отношение с эмоциями, но она молчит, не собираясь больше идти у них на поводу. - Ничего не изменилось за долгие годы.
   Вот только лишнего Хэл уже наговорила. К чему было упоминать обвинения? Что, пересказывать вопиющее "предположение" Бэлфайра по её причастности к смерти его матери? Даже для тёмной ведьмы, которой Хелен не перестаёт быть никогда, это прямая, ничем не прикрытая жалоба. "Представляешь, твой сын посмел подумать, что я подтолкнула тебя к убийству жены. Я ничего плохого не сделала, чтобы он так ужасно обо мне думал, сделай что-нибудь". Просто потрясающий был бы ответ, но что бы она сейчас не ответила, лучше всё равно не будет. Румпельштильцхен, как никто другой умел играть словами, поэтому завуалировать, скрыть правду всё равно не получится, какой бы хорошей ученицей его она ни была. Забрать слова обратно невозможно, как и лгать ему.
  - Он не собирался предупреждать меня этим рассказом, если ты вдруг решишь, что мы оба волнуемся, что я повторю её судьбу. У тебя была не одна сотня возможностей и причин убить меня не только тогда, когда я добивалась твоего решения взять меня ученицы, но и во время обучения тоже, - она чуть весело усмехается, моментально вспоминая особо яркие эпизоды начала их знакомства, но вновь становится серьёзной. - Но ты не сделал ничего даже тогда. Бэй же просто предположил, что я могу быть непосредственной причиной её смерти. Помнишь, вопрос, как долго мы вместе? - она чуть пожимает плечами, мол, вот и весь ответ. - Это недоразумение мы разрешили, оно не стоит особого внимания, - как можно спокойнее закончила Хелен, запрещая себе вспоминать всё, что произошло из-за этого разговора.
   Слушая явно краткую версию этой истории, Медея ощущала, будто вернулась на долгие десятки лет назад, в своё прошлое, без труда замечая то, как оно перекликается с его прошлым. Только за Румпельштильцхена ей было несоизмеримо больнее сейчас. Ей абсолютно всё равно, что она слышит одну лишь версию происходящих событий, что подразумевает предвзятое изложение. Совсем всё равно, потому что собственный приговор этой с позволения сказать "жене" она вынесла сразу, стоило сказать, что она променяла семью - мужа, ребёнка, дом - на приключения с пиратом. Медея, которая потеряла всё это не по своей воле, не могла понять. Ладно муж. Он может быть плохим по её мнению, но сын? Останься она рядом хотя бы с ним, был бы Бэлфайр сейчас таким? Повернулась бы их история с отцом так неисполнимо печально? Несмотря на то, какое презрительное отношение у Медеи было к браку, когда не слишком долго была в нём счастлива, она считала, что очень многое зависит от женщины. Да, именно от Медеи всё зависело даже тогда. Она могла простить мужа за измену, не допыталась бы тогда правды, извинился, пообещал не изменять, задарил бы свой проступок - ради своих целей - но Медея могла сохранить семью, жизнь ребёнка! Но не стала. Не захотела пить из отравленного колодца. И была в этом виновата. В собственном эгоизме, за который и расплатилась. Но была ли у Милы столь веская причина сбегать из дома? Румпельштильцхен избивал её, изменял, плохо относился к сыну? Эти вопросы она не посмела даже задавать, быстрее откусив бы себе язык за отвратительные предположения. Будь хоть что-то из этого верно, Бэлфайр никогда бы не остался не только в городе, но даже до него бы не доехал.
   Хелен видела боль Румпельштильцхена, буквально ощущала кожей разъедающее дыхание воспоминаний, которые ему пришлось вернуть, чтобы рассказать. Она почувствовала и свою вину в том, что заставила его вновь пройти через это. Ей нестерпимо хотелось его обнять, спрятать от боли, облегчить его горечь вины, но совершенно не представляла как. Медея не считала, что он должен был поступить по-другому! Разве что... убить можно было пирата. Для Милы было слишком лёгкое наказание за всё, что Румпельштильцхен и Бэлфайр пережили с её побегом. Мгновенная смерть - подарок для неё, но нельзя пытаться убедить Румпельштильцхена, что вся его вина лишь в неправильном выборе убитого. Ей казалось, что сейчас любые её слова будут лишними. Если за столько времени он не смог уменьшить чувство вины, то и ей это не под силу, как бы она не желала этого всем сердцем. Он может закрыться, пожалеть, что рассказал ей всё, посчитает, что она его не поняла. Вот только и подпитывать пламя сожаления тоже не собиралась. Но как поступить правильно со своим бессердечием в этом вопросе? Не могла Медея сожалеть о смерти той, что растерзала сердце её любимого мужчины! Не могла. За каждый рубец на его сердце она готова была пытать её днями напролёт. Мила - не жена и не мать. Не жалко! И всё же Хелен подаётся вперёд, и обнимает Румпельштильцхена, скользя по его спине рукой, словно пыталась смыть удушливые, болезненные воспоминания, не обращая внимания на преграду в виде трости, которой он снова словно отгораживался от неё.
- Потеря сына - страшная боль. Не удивительно, что ты поделился ею с той, что должна была быть рядом и с тобой, и с ним. Её сердце настигло то горе, что она оставила в вашем доме, прежде чем уйти. Очень жаль, что платой от судьбы стал именно ты, а не морская пучина, которая настигла бы её рано или поздно в такой компании, но разве ты не расплатился за это столетиями неподъёмной вины? И продолжаешь расплачиваться теперь и новой правдой перед сыном. Её побег перевернул три судьбы, но что ты мог сделать тогда? Ты же не железный, чтобы переносить столь острую боль и беду в одиночку, чтобы справляться без поддержки. Сорвался, не смог сдержаться, но у кого нет поступков, о которых потом сожалеешь? - шептала Хелен, чуть отстраняясь от него, но находясь близко, чтобы чувствовал её рядом и физически. - Ты всё сделал правильно, не солгав сыну, ты смог. У него было время, чтобы пообдумать всё это. Даже если и хотел забыть. Вы оба здесь. Рядом. Чтобы просить прощения и прощать. Искупать вину и объясняться, неважно сколько времени на это потребуется. Завтра хороший повод вспомнить не только плохое в вашей жизни, но и хорошее. То тепло, то счастье, что у вас не только было, но и ещё возможно. Я помогу всем, чем только смогу. Не оставлю тебя. Всё это не придётся проходить в одиночку. Только позволь, - горячо говорит она, глядя ему в глаза с безмерной теплотой и поддержкой, и касается его губ своими в мягком поцелуе. Он не может быть один!

Медея так лихо откликнулась без оглядки на чувства и эмоции Румпельштильцхена, что совершенно забыла, как сложно бывает сохранить то, что приобретаешь. А она не умеет хранить. Она разрушает всё вокруг себя, всё, что так дорого, что важно. Кто важен, раз смогла убежать тогда из Замка. Сжигает своей непоследовательностью, несдержанными эмоциями и нереализованным желанием быть рядом всегда. Медея слишком этого желает. Она не хотела давить на Румпельштильцхена, но именно это сейчас и делала, излишне остро реагируя на то, на что не следовало бы. Вновь тот самый разрушительный эгоизм, болезненная потребность, чтобы её чувства поняли, ощутили, но именно в отношениях Медея не достаточно контролирует процесс, когда теплота перерастает в обжигающее пламя, способное ранить. Последнее, чего она хочет - причинить ему боль, и словно в насмешку именно это нежелание приближает её к исполнению этого в жизнь. Достаточно ли у Румпельштильцхена любви и терпения, чтобы ждать, когда она научится этому контролю, необходимой полумере, достигнет той золотой середины между Хелен Фостер и Медеей? Ей остаётся только надеяться, что и у него хватит, и она сможет поскорее измениться, чтобы окончательно не разрушить свою жизнь, снова его потеряв.
    - Мы оба знали, что так будет, - она слабо улыбается уголками губ, с тенью печали глядя на него. - Не Мила, так что-нибудь ещё. Я - тёмная, больше никаких объяснений и причин не требуется. Это было, есть и будет. Пока не пройдёт столько времени, сколько Бэю нужно, чтобы понять - никого у меня нет дороже вас обоих. Это нормально и уже чудо, что мы с ним поговорили, - Хэл едва коснулась пальцами щеки Голда, проведя по скуле. - Это то, что мне надо сделать самой, сделать всё, чтобы он не просто принял твои слова обо мне, как неоспоримый факт, а чтобы действительно это почувствовал, ни в коем разе не решил, что лишний. Его день рождения... - Хелен внезапно запнулась, и её рука бессильно опустилась. - Ты уверен, что мне нужно присутствовать? Это праздник, который поможет вам вернуться в то прошлое, когда вы были счастливы. После нашего с ним разговора о Миле, что я причастна... Не решит ли он, что это попытка... - Хэл нахмурилась, пытаясь облечь в слова ту неожиданную тревогу, что вспыхнула в груди. - Я тебе всё испорчу, он может решить, что это попытка заменить ему мать в семейном кругу, попытка исправить... - она заговорила быстро, тихо, с волнением, а потом вдруг серьёзно закончила: - Я испорчу, для него я вклинилась к вам слишком быстро. Но организовать всё я помогу!
   Вот только история, рассказанная Румпельштильцхеном, чуть не заставила её забыть обо всём, что она говорила, настолько его боль и ядовитая вина были велики. Хелен вновь ощутила отголосок того самого бессилия из кошмара. И пусть на кону стояла не жизнь, она хотела хотя бы попытаться облегчить всё то, что он носил в себе долгие столетия. Всё, что Румпельштильцхен только захочет ей доверить, всё, что только позволит разделить с ним, что отдаст, чем только Медея сможет помочь - она примет и сделает. Разве с самого начала она не верила, что сможет совершить с ним, ради него и для него невозможное? Верила, робко переплетая с его жизнью тонкие нити своей, хотя и понятия не имела, что из этого выйдет. В самом начале. Вот только здесь и сейчас свершить невозможное не получится, но слова Наставника, что он не чувствует себя одиноким, и его поцелуй, были чем-то похожим. Когда же Румпельштильцхен чуть отстранился и в его руках появилась подарочная маленькая коробочка, Хелен с интересом и неясным трепетом взяла её, ощущая, как сбивается дыхание. Она бережно, словно в её руках было сокровище всех миров, открыла коробочку под слова Наставника о магии. Золотое кольцо блеснуло, отражаясь в карих глазах Хелен, теряясь в смущённой улыбке, которая особенно ярко могла напомнить Тёмному о молоденькой рыжей ведьме, которой Медея была в Зачарованном Лесу. Она не торопилась надевать кольцо, ласково проведя подушечками пальцев по его гладкому ободку, с восторгом вглядываясь в его грани. Румпельштильцхен знал, что Медея равнодушна к золоту, как к драгоценности на которую можно всё купить и за которую можно всё сделать. Её волновал сам момент подарка и предвкушения почувствовать то, что в нём сокрыто.
   - Как приятно, что Вы верите в меня, Наставник, - едва не промурлыкала Медея, успевая поднять взгляд и заметить тот самый жест, от которого сердце сладко пропустило удар, продолжив своё биение в ускоренном ритме. Секундное замешательство, отринутые мысли, что слишком это кольцо похоже на обручальное. Рано и заметно, если не скрывать магией, но в нём она уже заложена. Горло пересохло от волнения, Медея вновь улыбается, и кинув на Голда ещё один взгляд, вытаскивает кольцо из коробочки, надевая его на средний палец левой руки. - Здесь ближе к сердцу, - поясняет она, и магию чувствует практически сразу. Тонкий разряд, прокатившийся по всему телу и вновь вернувшийся в кольцо. Выдох и ощущение оповещающих чар, некой двухсторонней связи между Медеей и Румпельштильцхеном, тёплое напоминание, что она не одна, как защита. - Оно прекрасно, - шепчет она, восхищённым взглядом смотря ему в глаза. - Боишься за меня? - и вместо возможно ожидаемого с её стороны недовольства, что Наставник настолько не уверен в её силах, что хочет знать, когда она не справится, чтобы помочь, Хелен, не выпуская коробочку из рук, прильнула всем телом к Голду, и обняв за шею, вновь его целовала. Только в этот раз в нём были вся та нежность и благодарность, что она чувствовала. Ему будет спокойнее, пока это кольцо на ее пальце. Он всегда найдет Медею - именно то, что она хотела, несмотря на все вероятные последствия.  - Спасибо. Я ни за что не сниму твой подарок и постараюсь, чтобы тебе не пришлось им воспользоваться, - прошептала Хэл ему в губы, обещая тем самым быть осторожнее. Она не сомневалась, что дорога ему, но этот подарок... он был красноречивее любых слов. Поездка в Нью-Йорк не только для неё не прошла бесследно. Настолько, что Фостер даже не задумалась о том, как кольцо может повлиять на ситуацию с Эванорой. Об этой ведьме она даже не вспомнила. Только они до сих пор стояли посреди Лавки, и Хэл нехотя, но все же отпустила Голда.

Несмотря на то, что Медея умела при необходимости много, красиво и запутанно говорить, проявлять шквал эмоций, который неизменно трепал её душу, иногда облечь в слова чувства, опасения и предчувствие бывало очень трудно. Она неправильно изложила Румпельштильцхену тот вариант событий, который так внезапно перед ней предстал. Не заменить, а занять то место, что ей принадлежало, но смерть окончательно лишила её возможности занять его. Только вот Хелен откровенно сомневалась, что Мила всё-таки решилась бы исправить свою роковую ошибку. Сделать решающий шаг бывает намного легче, чем потом пытаться вернуться или исправить последствия. Это Хэл прекрасно знала по себе, но у неё просто не было никакой возможности вернуться, а что Мила? Неужели молодой любовник просто не желал повернуть корабль к дому, где она оставила сына? Что-то подсказывало Хелен, что не пират был главным на корабле, а та, которую он посмел привести с собой и оставить в кругу себе подобных. Даже если это и было не так, возможностей вернуться у неё было намного больше, чем у самой Медеи. Не захотела же, значит, разницы для её семьи, что жива она, что нет, не было никакой.
   - Не знаю, как это объяснить... Не заменить, а занять её место в тот важный день, когда рядом должна быть семья, - тихо вздыхает Хелен, чуть хмурясь от сомнений и вариантов по завтрашнему дню, которые могли случиться. - Я просто подумала, что в те счастливые годы, день рождения вы праздновали вдвоём, и попытаться воспроизвести прошлое, чтобы вновь ощутить и ту радость, возможно будет хорошим выходом. Когда дело касалось людей, которые не безразличны, предсказать их поведение казалось намного труднее, если бы на месте Бэя был какой-нибудь молодой человек, которого нужно было использовать и добиться нужных результатов. Манипулирование, тонкий шантаж, подставы, ложь - всё это было проще претворить в жизнь для достижения цели, но если последствия для других Медею мало бы волновали, то восстанавливать отношения отца и сына, создавать новые для неё и Бэя необходимо совершенно другими способами. Сложными, непредсказуемыми, но максимально искренними. Как то, что Румпельштильцхен не стал скрывать от Медеи истинное назначение кольца. В его силах было скрыть магию так, что она бы и не почувствовала, опасайся он, что из-за взрывного темперамента ведьма решит, что ей не доверяют или считают неспособной себя защитить. Мог, но не стал, а она не собиралась повторять ошибку, которую всего несколько минут назад сделала, позволив эгоизму и гордости одержать верх. А теперь вновь встал вопрос о честности. Только перед сыном.
  - Что решил подарить? Я понимаю, что на кону стоит жизнь сына, если он не примет подарок, и выбирать между полноценной защитой и призрачной возможностью правдой завоевать его доверие, довольно легко - жизнь дороже всего. Но ты лучше знаешь своего сына, а если и я достаточно неплохо его изучила, то мне кажется, что правда всё же будет важнее для его принятия решения оставить подарок или нет, - она внимательно смотрит в глаза Голда, чуть улыбаясь уголками губ. Всё же отец и сын, родные друг другу люди. Этого не отнять. Просто за долгое время разлуки позабыли, потеряли это ощущение. - Ты встал на путь искренности и честности, когда не стал перекладывать вину на пирата или отнекиваться от его слов. Не сходи с него столько, сколько сможешь. Бэй оценит правду даже, если откажется от подарка, но тогда мы уже подумаем, как его защитить, но велик шанс, что всё-таки примет. Поверь мне, для его безопасности я сделаю многое. Если будет нужно, я стану его тенью, подолью охраняющее зелье, вошью в его одежду твой подарок, что угодно с твоего разрешения. И пусть он будет ненавидеть потом меня, но тебя он обвинить в манипулировании и лжи не сможет. Ты дашь ему возможность выбора, отнесёшься к нему, как к равному - это ценно. Наверное, кому-то постороннему со стороны было бы смешно слушать от тёмной ведьмы, которая специализировалась как раз по обману и использованию чужих слабостей, слова о доверии, правде и искренности, но именно они были долгие годы главными для Медеи в отношении Румпельштильцхена. И как долго она ждала возможности вернуться, быть с ним рядом и вот так вот обсуждать проблемы, которые его волнуют, иметь возможность помочь и найти решение. Крепче сжимая руки Голда в ответ, Хелен вновь улыбнулась, решив для себя принять мысль, что завтра будет вместе с ними и не имеет никакого права всё испортить, а врагов всегда было достаточно, чтобы отложить выяснение их имён на другое время. Она высвободила свою правую руку из его и подняла выше левую, но не разрывая переплетения их пальцев. Хэл развернула левую руку с кольцом ладонью так, чтобы он видел.
  - После того ужина в ателье, когда мы так забавно поговорили о магии, - она широко улыбнулась, вспоминая, как тогда иронично сравнила себя с ведьмой, коей на самом деле и являлась, - и после твоего ухода, - теперь об этом можно говорить без былой боли и напряжения, - я сделала попытку заглянуть в книги, чтобы попытаться найти ответ на простой вопрос - как и чем может быть вызвано столь яркое притяжение к тебе. Ничего путнего, кроме горы макулатуры, я конечно же не нашла и не поверила, но помню какую-то тоненькую брошюрку по линиям на руке. Хелен пальцем повторила на своей ладони изогнутую линию, заканчивающуюся между указательным пальцем и средним, на котором было подаренное кольцо. - Вот эта линия сердца заканчивается рядом с твоим кольцом на той руке, что ближе всего к моему сердцу. Что бы ни случилось, когда мне станет больно или кто-то слишком смелый решит попытаться вырвать его из моей груди, ты сразу же об этом узнаешь. Оно в прямом смысле слова под твоей защитой и лучшего я пожелать не могу, потому что никому другому бы доверить не смогла, не будь ты даже таким могущественным. Хелен касается губами его пальцев, что были переплетены с её. - И это даёт мне ещё больше возможностей для защиты твоего сына, но для начала нам с тобой нужно подготовиться к его дню рождения. Я буду рядом и сделаю всё, что смогу, чтобы это был действительно праздник. Всё получится. Где ты хочешь всё организовать? В особняке? - сейчас пришло время конкретных задач и их решений.

Справедливость. Вот уж чего было маловато в жизни тёмных. Герои почему-то считали справедливостью для них только полученное по заслугам, а по максимуму даже смерть. В остальном же никто и никогда не задумывался. А ради крупиц той самой справедливости, раз уж Бэй так активно цепляется за плохое прошлое, при этом активно забывая о хорошем прошлом, то стоило ему о нём напомнить. Если же начинать с чистого листа, то оставить за чертой и плохое. Хелен устроил бы любой вариант, но Нил упорно держался за ошибки отца, не желая вспоминать болезненное, но тепло их жизни вместе. Хэл и хотела бы сделать так, как будет лучше, но с трудом могла представить, как добиться этого самого "лучше". Но не попробуют они, не узнают. Так или иначе день рождения - тёплый, семейный праздник, и если Медея хотела когда-нибудь по-настоящему войти в их семью, то должна рискнуть. Самое главное удержать себя в руках, не позволить расшатанным нервам сделать невыполнимой и без того трудную задачу.
  Хелен внимательно слушала Голда, соглашаясь, что часы прекрасный подарок - и полезный, и красивый, и для магии вполне удобен. Вот только каким бы ни был подарок, Бэй может его не принять. Медея понимала, что Румпельштильцхен, так же как и она сама, хочет, чтобы сын принял её, доверился, понял, что никому из них она не угроза. Вот только, если придётся выбирать - испортить его отношение к отцу или к ней, то для Медеи выбор не стоял. Она допускала, что в случае появления к ней новой ненависти, Бэй может поставить условие - или он, или Хелен, но где-то в глубине души ощущала, что настоящая семья, обретение не только любящего и любимого мужчины, но и сына - было бы для неё слишком хорошо. Незаслуженно идеально. Не это должно было стать ей наградой за предательство и реки крови и ужаса в Оз. Поманив счастьем, судьба должна жёстко посмеяться в ответ, вырвав всё подаренное с мясом и кровью, оставив тёмную ведьму с зияющей дырой в груди. Именно поэтому Хелен хотела при необходимости сделать всё, чтобы потом знать - у отца и сына всё хорошо, и для этого она сделала всё, что могла, не испортила.
  - Хороший подарок. А как насчёт гравировки? - спросила Хэл, отвлекаясь от воспоминаний о лесе, в котором впервые встретила Бэлфайра. Тогда она вслух пообещала, что счастье отца и сына обязательно будет, не взирая на то, что останется у неё. - Ты её сделал? Что-то вроде "Бэю, с любовью от папы", - Хелен улыбнулась, представляя витиеватые буквы, наполненные настоящим смыслом. - Конечно, можно обойтись и без этого, это я любительница памятных вещей, которые могут напомнить о тех, кого нужно беречь, - она с теплом во взгляде посмотрела в глаза Голда, негромко добавив, будто продолжила говорить о будничных темах: - Когда речь идёт о твоём сыне, выбор между мной и тобой не стоит, но я знаю, что ты можешь всё сделать сам. Только если есть хотя бы шанс уберечь тебя от его негативной реакции, прошу, позволь мне это сделать. Конечно, он может всё. Это не раз доказывал и в Зачарованном Лесу, и здесь. Медея никогда не ставила это под сомнение, вот только тяжесть неизбежных последствий он так же тянул в одиночку. Вот только и Румпельштильцхен должен понимать, что есть огромная разница - ей сочувственно кивать и пытаться высушить одежду, когда грянул гром и он промок под дождём, или после грянувшего грома сразу подать зонт, чтобы он не промок совсем. Если она в состоянии это сделать.
   - Да, особняк подойдёт лучше. Никаких лишних глаз и раздражающей Бэлфайра магии на каждом шагу. Да и уютнее там у тебя, - согласно кивнула Хелен, но тут же нахмурилась, выслушав о появлении непризнанного гения. Ротбарт. Не сказать, что Хэл особо о нём в курсе, но заместителя мэра обязан знать каждый житель Сторибрука. Чтобы лишний раз перейти на другую сторону дороги в случае чего. - Что, твой успех покоя не даёт? - мрачно спросила она, инстинктивно сделав шаг ближе к Румпельштильцхену, будто вот-вот после его слов Заклятье и грянет, чтобы на этот раз разлучить их навсегда. Хелен так погрузилась в личные дела, что совершенно забыла, что в Сторибруке собрались с различных миров всякого вида существа, маги и прочие алчущие своего счастья и достижения других своих целей. - Ты против?

- Да, при желании время есть сделать не одну гравировку. В отличие от защитной магии она не требует чего-то особенного, кроме любви к сыну, о которой ты хочешь рассказать и которой в тебе много, - Хелен улыбается, улыбается мягко, потому что появление Бэлфайра открыло ей новую, ранее неизвестную сторону Наставника. Как бы в Зачарованном лесу Румпельштильцхен не старался показать обратное, Медея знала, что он умеет и может любить, но знать и верить не то же самое, что видеть. А она, увидев раз - в Нью-Йорке, теперь всегда видела эту сильную любовь к сыну. Медея могла только догадываться, какой моральной силой нужно обладать, чтобы выдержать и сделать то, что сделал Румпельштильцхен. Одно дело лишиться ребёнка и иллюзий, придуманного будущего, которое могло быть, но не сбылось, не познать само чувство материнства, взяв на руки новорождённого, как было у неё, другое же - почувствовать себя отцом, прожить годы с сыном, а потом этого лишиться. Если бы Бэй только знал в полной мере, сколько всего отцу пришлось пережить ради этой встречи с ним, может быть, он не мучил бы себя и его так сильно? Но теперь всё стало сложнее, чем было даже по возвращению в Сторибрук.
   - Послушай... - Хэл тяжело выдохнула, едва подбирая слова, чтобы облечь в них то, что чувствовала, и безнадёжно хотела облегчить его ношу. Неподъёмную, тяжёлую, колючую. Она её ощущала, но не могла в полной мере понять. Хелен ласково коснулась его щеки. - Конечно, можешь считать, что я предвзята, но ты слишком к себе строг. Я допускаю, есть за что, но это в прошлом. Вы оба изменились. Что бы ни произошло в будущем, ты уже не тот Тёмный. Ты стал сильнее Тьмы, и если уж даже такое случится, что она одержит верх - это ненадолго и только потому, что ты не бессердечная машина, которая ничего не чувствует. Это нормально - желать, чтобы сын был с тобой рядом, а невесть где и с кем. Он не может требовать от тебя быть идеальным, потому что ни он сам, да и никто другой, таким быть не может. Ты действительно стараешься - это самое главное. Если только будет в моих силах, я помогу, но ты тот, кто ты есть - самый сильный из всех, кого я только знала, - Хелен вновь улыбнулась и убрала руку, скользнув по его шее и плечу, - и нет, я сейчас не о магии.
    Так или иначе любимых людей идеализируешь, но Хэл не считала, что так уж сильно этому подвержена - просто потому, что и сама она тёмная, чтобы понять и его тёмную часть. Верь она, что с возвращением сына Румпельштильцхен изменится, став противоположностью - откажется от магии совсем или не станет использовать на других, даже если они переступят черту дозволенного, начнёт открыто рассказывать о своих планах, желаниях и чувствах, что любовь к ней и к сыну постепенно сотворит из него какого-нибудь благородного рыцаря, спасающего всех и вся от любой угрозы, а самое главное желай бы она таких изменений, вот тогда Хелен стоило бы переживать - а не разобьётся ли её выдумка на тысячи осколков, больно ранив? Но ничего подобного в её планах и желаниях не значилось. Единственное, в чём она грешна, так в том, что ни один его поступок, - разве что убийство сына, на которое он никогда и ни за что не пойдёт и не сможет, это Медея знала лучше, чем себя, - снова её от него не оттолкнёт.
   Решить все проблемы магией. Это соблазнительно и легко, не считая самого процесса претворения Заклятья в жизнь. Не нужно пытаться, ошибаться, заставлять сердце раз за разом обливаться кровью, когда желаемое недоступно, как бы ты ни старался, что бы ни делал, как бы себя ни ломал. Возвращаясь мысленно во времена заточения в Оз, Медея могла бы понять Ротбарта, у которого ускользает смысл жизни. Безумная одержимость - это то, к чему довольно близка была сама Медея, когда здоровая вера, что возможность вернуться существует, едва не иссякла, уступая именно безумию. Всеми правдами и неправдами вернуться, даже если потребуется создать портал или мост из человеческих костей, иссушить, выпить, истребить целую страну. Неважна цена, лишь результат. Неприятный холодок понимания ознобом прошёлся по спине. Вот только сама цель у Ротбарта была мерзкой. Чего бы и как не желала Медея, заставлять Румпельштильцхена магией, шантажом или ещё какими уродливыми методами быть с ней рядом, любить её, она бы не смогла и не стала. Это же нескончаемая пытка, знать, что любовь в глазах дорогого человека искусственная, навязанная, все его действия прописаны твоим желанием, не его. Марионетка, кукла в твоих руках. Или Ротбарт хочет и сам забыть, что его мир лишь иллюзия? Но Хелен и знать не хочет ответ на этот вопрос, он не имеет никакого значения, потому что её жизнь здесь и сейчас очень даже устраивает, и кидать её под ноги эгоизму Ротбарта она не будет.
  - Ослеплённый одержимостью к женщине колдун? Куда хуже есть всегда, но и этот вариант весьма паршив, - поджимает губы Хэл, но впадать в панику или утопать в страхе она не собиралась. Бесполезное занятие, когда дело касается столь громадных планов магов - лотерея при должном усердии и благословении звёзд, но сколько таких было, сколько будет, а если бы каждому удавалось творить подобные Заклятья, они бы только все и делали, что прыгали из мира в мир. Но и расслабляться не стоило, мотивация у Ротбарта серьёзная. - Для того, чтобы добиться всего того, что ты перечислил и хочешь, не обязательно доверять сомнительным личностям. Нам с тобой на это нужно только время, под влиянием которого плохие воспоминания Бэя притупятся, позабудутся под пластом хороших, которых с каждым годом будет только больше. С Заклятьем быстрее и легче, перекроить всех и вся так, как надо, но у тебя есть то, чего нет у Ротбарта - терпение и тебе подвластна реальность, а не иллюзии. Вами движут совершенно разные чувства и цели, поэтому у тебя всё получилось, а он скорее всего проиграет. Твоим ориентиром была вина и любовь, им же руководит, судя по всему, желание обладать. Ты мог так же придумать, найти или создать такое Заклятье, которое переиграло бы ваше с сыном печальное прошлое, соединило вместе иллюзией несовершённых ошибок, но ты же предпочёл реальность. В этом твоя сила, любовь моя. В том, что ты способен ощущать вину и искупать её, признавать и до последнего самостоятельно исправлять свои ошибки, - Хелен прильнула к нему, обняв, и негромко прошептала: - Я обещаю быть осторожной. Как же непозволительно прекрасно, что она может себе позволить его обнять, что у неё всё, в отличие от Нойманна, оказалось лучше, чем могла подумать. Если эта Урсула не любит Ротбарта, тогда Хелен его искренне жаль, но кто знает, вдруг причина того, что они не вместе, совершенно в другом? Но разбираться в этом она совершенно не имела никакого желания, только возможно придётся.

Как много изменилось в её жизни за короткую неделю. Годы в Оз и тем более десятилетия в Сторибруке не могли сравниться с последними семью днями. Ради такого сияющего взгляда Румпельштильцхена, ради ощущения того, как он берёт её за руку, стоило не раз рвать свою душу и силы, чтобы к нему вернуться. Да, Эванора, Аид её раздери, права. Её любовь неподобающая тёмной ведьме в классическом понимании о той, в чьей душе господствует Тьма, но Медею всегда мало волновали стереотипы, и стыдиться этого несоответствия не собиралась. То, что она говорила за это время - лишь отголосок истинных чувств, накопленных годами рядом с ним и вдалеке от него. Они буйствовали в её душе на потеху настоящей ведьмы Оз, чем она явно и воспользовалась, мучая Хелен во сне. Но ни это, да и ничто другое, кроме откровенных слов Голда, что её любви слишком много и она его душит, не смогли бы усмирить желания говорить о ней, проявлять во взгляде и необходимости прикасаться к нему. Глядя в это мгновение Голду в глаза Хэл могла бы сказать намного больше, но старалась сдерживать, чтобы не обрушить всё, за что она его любила, что понимала, чем восхищалась. У неё было много лет на то, чтобы увидеть, заметить и собрать в памяти, чтобы долгими днями в Оз вспомнить, осознать и принять. Румпельштильцхен никогда не был для неё идеальным или, как говорят сейчас, кумиром в полной мере беспросветного обожания фанатки. Так уж случилось, что их встреча произошла тогда, когда Медея была переломана и опустошена, что позволило ей принять своего Наставника любым - она ничего от него не ждала, ни на что не рассчитывала, кроме самого факта получения знаний, не ограничивала его в поведении, методах или поступках, не загоняла его в рамки шаблонов, а просто принимала всё, что он был готов ей дать. Именно это переменчивое, непостоянной формы, но всё же многогранное принятие его позволяло видеть и находить то, чего не замечал за собой он, но всё же было.
  - Мне их жаль. Всех тех, кто пребывает в плену стереотипов и не удосужился даже попытаться что-либо о тебе понять вне своей продиктованной цели, - тихо, чтобы не разрушить эту мягкую, окутавшую их теплом, атмосферу. Рядом с ним она продолжала отогреваться после ледяного одиночества, уютно устроив свою руку в его. Она надеялась, что сам Румпельштильцхен понимал - её слова о его моральной силе не были призваны лишь утешить, и будь они ложью то только подбодрить и вдохновить. Нет. Всего лишь озвученные факты, которыми она с ним поделилась, чтобы и он понял, если вдруг этого не заметил. Медея уже поняла, что Румпельштильцхен ни к кому так не строг, как к себе. - Впрочем, не хватало только очереди желающих залезть к тебе в душу, - усмехнулась она спустя минуту, сверкнув во взгляде предупреждением слишком любопытным. - Тот, кто по-настоящему рядом, тот поймёт. Бэй в том числе. Нам только нужно набраться терпения и решать проблемы по мере их поступления. Я с тобой, - озвучивать очевидные вещи Медея не любила, повторять то, что говорила тем более, но не могла удержаться от последней фразы, словно напоминая обоим - они снова вместе, как раньше, в одной связке и могут рассчитывать друг на друга, что бы ни случилось. И Хелен понимала, сдержать обещание быть осторожной будет очень непросто с навалившимися проблемами и её-то характером, но она действительно собиралась это сделать. Сдержать. Потому что, так или иначе, будучи тёмной отлично понимала - стоит кому-то только узнать, что она дорога Тёмному магу, желающие использовать её против него могут и появиться, невзирая, что она ведьма, о чём большинство было не в курсе. Медею с самого начала ученичества мало волновало, что находясь рядом с Тёмным, она была в опасности больше, чем вдали от него. Сейчас же Хелен никому не позволит навредить ему через неё. Ни через неё, ни через Бэя. И для начала ей нужно будет избавиться от Эваноры. Хэл понятия не имела на что этот паразит способен и проверять на практике не горела желанием, потому что интуиция подсказывала - ничего хорошего ждать не придётся. Что бы ни задумала Эванора, как бы отомстить не решилась - не своей же постоянной болтовней, лишь доводя до мигрени - нельзя предоставить ей лишний шанс.
  - Какие сейчас планы? - она вопросительно посмотрела на него, спрашивая не с целью услышать отчёт о распорядке дня, а затем, чтобы знать, чем может быть полезна. Потому что подозревала - стоит ей покинуть Лавку, как Эванора вернётся с удвоенным энтузиазмом превратить жизнь Хелен в ад. Слишком уж ведьма была убедительна, обещая надолго не пропадать. А всего-то бы и надо рассказать обо всём Голду. Он поможет, обязательно. Вот только не имеет она на это права. Только не про Эванору. Только не проклятый Оз. Медея должна быть достойной своего мужчины, Наставника - сколько десятилетий он носил боль в себе, не жалуясь, ища исправление своей ошибки? А что же она, скинет последствия своего предательства на того, кто от него и пострадал? Нет. Медея не может. Она должна заплатить. Только после этого, возможно, сможет себя простить.

Она открыто встретила взгляд Румпельштильцхена, осознавая, что после Нью-Йорка особенно не питала иллюзий, что знает о нём всё. Несмотря на довольно долгое время нахождения рядом, Медея была знакома лишь с той его частью, которую он позволял увидеть, а её Наставник был удивительно многогранен. Как Медея не знала столько десятилетий о Бэлфайре, Миле, кинжале, так может не знать до сих пор множество его тайн, истинных помыслов и чувств, но разве они не в начале пути узнавания? Только это не мешало уже сделать выводы, подтвердить то, что знала она и раньше. Что бы не придумал Голд в оправдание, объяснение того, как смог закрыть собой сына, лишь бы не считать это подтверждением её слов, факт инстинктивного, бесконтрольного желания защитить Бэя был неоспорим. Исключение? Или, например, просто споткнулся, не удержал равновесия и случайно оказался на пути пули? Чушь! Это не смелость, не героизм, а действительно внутренняя сила, о наличии в нём которой и сказала Медея. Для неё храбрость и героизм отдавали привкусом безумия и желания доказать всем и каждому, а заодно и себе, что чего-то в этой жизни стоишь - вот, я настоящий герой, достоин любви, почитания и всех других благ. Если выживет. Безрассудная, без разбора, жертва собой при любом удобном и не удобном случае. Просто потому что герой же! Так надо. Без доказательств это просто слова, которыми не заслужить уважение и восхищение всех вокруг. Это что-то сродни болезни, не иначе.
    А Голд не был болен. Ему не надо было храбрыми поступками доказывать, что Хэл действительно права, а если их не последует в дальнейшем, значит, ошиблась, куда-то не туда посмотрела, не то решила. Её не ждёт разочарование, что он не бесстрашный Тёмный, способный решить любую проблему и знающий ответы на все вопросы. Проявленная им в Нью-Йорке слабость не посеяла в душе Медеи презрения или ощущения, что её обманули, обещая по слухам толпы всемогущего мага, а он оказался таким же человеком. Нет. В эти мгновения, как и в последующие, когда Голд устанет быть сильным, если вдруг запутается, а страх перед неудачей появится, как это было с Бэем, ей хотелось стать ему опорой. Помочь, поддержать, позаботиться и заверить, что всё будет хорошо, снять с него хотя бы иногда часть груза ответственности, которую он на себя взвалил. В тот момент, когда Румпельштильцхен позволил ей увидеть ту грань своей личности, которую так хорошо скрывал, Медея стала к нему лишь ближе, поэтому не собиралась давить на него, активно и настойчиво доказывать сейчас свою правоту, приводить аргументы и объяснять, где и в чём усмотрела проявление его силы, до тех пор, пока он сам не признает. То, что она считает его таким, каким сказала, ни к чему Румпельштильцхена не обязывало. Даже с ней соглашаться. Единственное, чего бы хотелось Медее, так это того, чтобы он не прятал свои настоящие чувства и эмоций за стеной отчуждения и уж тем более не пытался специально соответствовать тому, что она о нём думала. Проще говоря, Хелен мечтала о доверии, когда-то сильно разрушенном даже в том хлипеньком состоянии, в котором оно было в Зачарованном Лесу. Для этого потребуется просто время, чтобы доказать - она доверия достойна. Не предаст и не использует намеренно слабости против него.
  - Было бы чудесно, - благодарно улыбнувшись, Хэл в этот раз не стала отнекиваться и пытаться отговорить Голда от исполнения просьбы так быстро. Чем скорее она избавится от Эваноры, тем меньше проблем будет, а отобрать у этого подобия ведьмы преимущество влияния на Хелен во сне явно стоило в первую очередь. Можно было бы вспомнить и вчерашнюю встречу с повелителем кошмаров и при должном усердии сделать виноватым его, но вот только появление Эваноры нельзя было приписать ему. - Конечно, кошмары не такие уж редкие гости в моих снах, но у всего же должны быть границы разумного, - хоть её голос и казался ироничным, нервное движение губ легко выдавало, что сегодняшний кошмар был особенным. Она лишь усилием воли отогнала воспоминания, как держала во сне его за руку, которой он сейчас забрал её волос. Холодную, безвольную руку, пальцы которой не сжались в ответ на её прикосновение. На мгновение захотелось убедиться сейчас в обратном, но Хэл лишь едва заметно глубоко выдохнула. Как топорно, но эффективно начала действовать Эванора. С охотой отвлекаясь на тему дня рождения Бэлфайра, в глазах Хелен отразилось радостное торжество, словно Голд поведал ей тайну вселенной, не меньше, и теперь она тоже стала её хранительницей. - Это прекрасно! Обязательно будет нужна. Приготовить из неё что-нибудь конкретное? - голос Фостер стал чуть тише, как и полагается обсуждать тайные планы - чтобы никто посторонний, коих пока не наблюдалось, не услышал. Планировать праздник было значительно приятнее, чем думать про ожидающую её ведьму. У Хэл ещё есть немного времени, чтобы насладиться спокойствием рядом с Голдом.

Медее не представился шанс взглянуть на героев с какой-то другой стороны, чтобы проникнуться к ним хотя бы уважением. Возможно, всё дело было в ней самой, а не в них. Мечта её отца стать достойным, особенным, важным, если попадёт в Королевскую стражу, где сплошь такие герои, стоила их семье очень дорого. Медее особенно. Подсознательное желание защиты и прекращения их мучений с её магическим потенциалом обернулось сгустком тьмы в её сердце от случайного, но всё же убийства. Вбитая отцом в её голову стереотипная чушь о стражниках, героях в сияющих доспехах, что охраняют жителей королевства от всех бед и напастей, тоже ничем хорошим не закончилась в лице её мужа. Это не говоря о её встречах с другими героями, которые бывало не просчитывали даже самые минимальные, лежащие на поверхности, последствия своих действий. Отвага и глупость, короткая, но якобы яркая жизнь, воспетая потом в легендах. Какой неистребимый пафос, нестоящий результата. Родители, потерявшие сына, не узнавшие радости воспитания внуков, или жена с ребёнком, оставшиеся в одиночестве - кто поможет и поддержит их? Байки о храбрости и почёте? Да, скорее всего для героизма в типичном его понимании, Медея была слишком эгоистична с самого начала. Её вряд ли бы утешила новость в начале замужества, что её муж погиб в неравной схватке с каким-нибудь чудовищем, но сражался храбро, как настоящий герой и королевство никогда не забудет его жертвы. Медее было бы откровенно плевать на всё королевство вместе взятое, раз дорогой ей человек умер впустую, когда пошёл в бой заведомо проигрышный. Если судить даже по подобному мнению, Медея изначально была склонна к Тьме, и ей не было места в мире, где героизм возносился, почитался и ему следовали любой ценой. Ещё одна причина, по которой она не желала от Румпельштильцхена безрассудной отваги и храбрости - он способен добиться цели, не рискуя так откровенно собой кроме тех случаев, когда другого выхода просто нет, а цель слишком важна - например, как жизнь сына.
  - У тебя все зелья лучшие, - тонко усмехнулась Хелен, вспоминая времена своего обучения. Разве что экспериментальные иногда требовали больше времени и сил, но по сравнению с зельями обычных ведьм и магов, не обладающих ни его силой, ни опытом, ни фантазией, даже такие зелья были всегда лучше. Только сейчас Хэл неожиданно подумала, что с ней в этот раз может и не сработать. Вряд ли кто-то ещё умудрялся наворотить столько магических выкрутасов с собой в главной роли, не говоря уже про уникальное Заклятье, под которое Медея попала, отчего и сердце, и магия Эваноры стала её неотъемлемой частью. Вдруг для создания этого зелья Голду нужно знать, что так или иначе Хелен сейчас не одна? И тем более не будет одна, когда уснёт. Пытка. По-другому не назовёшь. Ей хотелось всё ему рассказать. Он бы нашёл выход, дал совет, помог. Может ли это зелье наоборот заблокировать её кошмары, но открыть путь для кошмаров Эваноры? И тогда она останется совершенно беззащитной перед извращённой фантазией ведьмы из Оз. Хелен хочет спросить, как именно будет действовать зелье, чтобы попытаться просчитать эффект в её непростом положении, но молчит. Волос, что будет использован принадлежит и Эваноре, значит, велика вероятность, что всё пройдёт так, как нужно. Как бы Хелен не было легче после примирения и заверений Румпельштильцхена, что он её простил, рана, что она нанесла себе побегом, ещё в её груди. Подзатянувшаяся, но всё равно больная. - Я буду нужна? - она вопросительно приподнимает бровь, в очередной раз подводя итог - недостаточная плата за предательство не только Румпельштильцхена, но и себя. Это решение колючим спокойствием поднимается в душе. Она сама закроет вопрос с Эванорой раз и навсегда.
  - Как вариант, можно взять тушёную баранину с картофелем, салат из зелени и яиц, и пирог с тыквой, - спустя несколько минут обдумывания предлагает Хэл меню на день рождения Бэя. Не сказать, что она отменный кулинар, у которого выделены целые полки в квартире под кулинарные книги, её опыт нельзя сравнить с той же мадам Лукас в её кафе, но всё же кое-что Хелен Фостер определённо умела. - Если доверишь, это я возьму на себя, не привлекая кого-нибудь поопытнее, - чуть лукаво улыбнулась Хэл, вспоминая, что ради Голда и того ужина в самом деле заглянула в книги, чего за ней точно не водилось в области готовки. Она не планировала прибегать к изысканным и сложным блюдам - слишком вычурно, да и некоторые ингредиенты в Сторибруке поди найди, поэтому всё должно быть довольно уютно, просто и вкусно. У Румпельштильцхена и Бэя действительно была нормальная, обычная жизнь. Они были настоящей семьёй, как с Милой, так и без неё. Пора об этом вспомнить, потому что, что бы ни произошло между отцом и сыном, они так и остались родными людьми. Хелен с её привычкой просчитывать наихудшие варианты сейчас вполне удачно отмахивалась от мысли, что пирога Бэлфайр может и не дождаться, покинув импровизированный праздник в любой момент.

Те годы, что Медея провела в Оз, ещё долго будут влиять на её поступки и желание почаще быть рядом с Румпельштильцхеном. Наверное, дай ей только волю, она закрыла бы свой магазин и устроилась к нему каким-нибудь подсобным рабочим и уборщицей по совместительству, не иначе. Но здравый смысл был ещё при ней, чтобы вести себя в рамках разумного, а не безумного. Всё же Голд не в ответе за жажду Хелен находиться поблизости, да и опасения перегнуть палку, надоесть ему постоянным присутствием никуда не исчезли даже после их откровенного разговора первой совместной ночи. У него есть дела, у неё так же должны быть свои. Самостоятельные взрослые люди. Вот только сегодня всё не было "как обычно", и удержаться от желания побыть с ним ещё немного, отогреть внутри мёртвый холод порождённый кошмаром, было сложнее. Хелен интуитивно чувствовала беду, знала откуда она придёт, но каков будет её облик и когда беда нагрянет не подозревала. Вероятно, её упорство в решении не рассказывать ничего Голду было очередной глупостью. Нет ни одной внятной, серьёзной причины, кроме каких-то эфемерных, околодушевных порывов неистребимого мазохизма. Как там с утра Эванора ехидничала по тому факту, что с таким поведением Хэл считает себя тёмной?
    - Если не буду мешать своим присутствием твоим делам, то я бы осталась ещё ненадолго, - она мягко улыбнулась и легко коснулась его щеки губами, сделав шаг в сторону ближе к подсобке. Она ощущала внутри урчащее удовольствие, когда есть бесценная возможность просто побыть рядом и понаблюдать за ним. Можно даже молча. Последить только взглядом, полюбоваться стремительными движениями рук, его внимательным взглядом, устремлённым на объект действий, довольной улыбкой на губах, когда всё получится. Всё это поможет усмирить в её душе царапающее когтями недовольство собственной слабостью перед выходками того, что осталось от настоящей ведьмы Оз.
   - О, так вы, мистер Голд, не против, чтобы я воспользовалась вашей чудесной кухней, чтобы не таскать еду из своей квартиры в ваш особняк? Как смело с вашей стороны, восхищена! -  усмехнулась Хелен, чуть приподняв бровь, мол, взял и сам напросился. Мисс Фостер магией не владеет, чтобы в одно мгновение просто переместить приготовленное праздничное меню, так что, придётся терпеть эту даму на своей кухне, в святая святых мужской кулинарии. - Обещаю, что всё самое ценное останется в целости и сохранности, остальное же - как получится, - в карих глазах заплясали огоньки веселья, Голд же понимал, что ничего его кухне не грозит в любом случае. Где не сработает мисс Фостер, что с её педантичностью и целеустремлённостью практически невозможно, там скроет все недостатки Медея. - Пойдём, твой раздражающий колокольчик предупредит нас о вторжении в Лавку, - она сделала шаг к подсобке, коснулась его руки, будто просила-уговаривала последовать за ней, и в это же мгновение, вызванная прикосновением болотного цвета пелена накрыла её, резко лишая сознания, отчего Хелен начала оседать на пол.

Всё та же Лавка. Подсобка. Медея не чувствует тела, да и ничего другого, кроме огненной ярости, словно она её один сплошной сгусток. Ведьма видит нынешнюю себя и Голда, но в другой одежде. Другой день? Неясный разговор, просто гул голосов из которого не разобрать ни слова, как из-под толщи воды. Да и не так важно. Что-то не так в ней самой, не считая самого факта, что странно видеть себя со стороны. Но это не заботит, ни один вопрос не имеет значения, кроме полыхающей ярости и желания причинить боль. Той себе, что сейчас с Голдом. Улыбается, касается его плеча, волос, что-то шепчет ему, наклоняясь всё ближе, а затем целует. Целует так страстно, что у Хелен от этой картины внутри вспыхивает болезненный протест. Нет! Не смей! И тут та Фостер что-то говорит Голду и крепко его обнимает, безошибочно вперив торжествующий, злорадный взгляд на тот бесформенный сгусток боли и ярости, которым себя чувствует Медея. Узнавание и пониманием мгновенно, как разряд. Эванора! Они поменялись местами. Она заняла своё законное тело, а Медея стала лишь призраком, тенью, которую не видит никто, кроме ведьмы Оз. Хелен Фостер не будут искать, потому что она и не пропадала. Никто не спасёт то, что ещё осталось от Медеи, потому что не найдёт разницы. Нет, Румпельштильцхен поймёт, обязательно! Неужели они так похожи?!

    Этот ядовитый вопрос медленно приводит её в сознание с воспоминанием, что эту бредовую картину она видела под утро сразу же, как только они вернулись из Нью-Йорка в Сторибрук, но понимание раздвоения и этого ненавидяще-торжествующего взгляда своего второго "я", пришло к Хэл только сейчас. После утреннего появления Эваноры.

Всё, что происходило не было чем-то новым и оригинальным. Нет, этот обморок, неясные образы и борьба c самой собой повторялись вновь, как заевшая пластинка. Явно не то, что хотела бы постоянно переживать Хелен. Вот только никто её желания не спрашивал, когда собственный организм обращался с ней словно с марионеткой у которой нет воли. Сознание вернулось так же резко, как и потерялось, заставив сердце тяжело стучать с удвоенной силой. Хелен до сих пор чувствовала эту пульсирующую ярость внутри, но голос Румпельштильцхена заставил её открыть глаза, чтобы заметить - они в подсобке. Место, которое прочно засело в её голове образом безысходности и страшной, непоправимой беды. Медея не имела способности видеть будущее, но и хорошо знала - это не сон, не воображение. Это предупреждение.
    Вряд ли кто-то сходу сможет разобраться во взаимодействии Медеи и того, что осталось от Эваноры. Возможно то, что ведьма Оз знала всё о ней, так и к Хелен просачивались её желания и намерения. Вот, значит, как? Занять её место и получить второй шанс на жизнь? Хэл сомневалась, что Эваноре нужен Румпельштильцхен, но ради того, чтобы не выбиваться из образа Хелен и попытаться извлечь выгоду из отношений с Тёмным, она сделает то, что видела сейчас Хэл. Самонадеянная глупая девчонка! Он сотрёт её, развеет по свету, от неё и крупицы не останется! И поделом будет! Хелен тяжело выдохнула, посмотрев на Голда тревожным взглядом. Она не хочет ему врать! Хэл молчала, нетерпеливо сев на кушетке. Она бережно взяла лицо Румпельштильцхена в руки, заставляя посмотреть ей в глаза.
    - Я люблю тебя. Просто хочу, чтобы ты знал и помнил - я очень сильно тебя люблю. Как никого и никогда, - серьёзно и уверенно произносит Хелен, глядя в его глаза с тем глубоким тёплым чувством, о котором говорит. Пусть эти слова немного похожи на прощание, но это не оно. Ей просто необходимо это сказать. Сейчас. В начале борьбы за их общее будущее. Потому что, даже в случае самого страшного исхода, Эванора не сможет так искренне, по-настоящему признаться ему в любви, не сможет так смотреть на него, так трепетно касаться, как всё это делает Медея. И тогда он поймёт разницу и Эванору ничто не спасёт. - Так уж получилось, что ты единственный, кто в моей жизни имеет значение, и с этим я не могу и не хочу ничего делать, - она мягко улыбается, скользнув пальцами по его скуле. - От прошлого сбежать невозможно, оно настигает, ты сам это знаешь. Тот роковой поступок, когда я вышла из твоего замка, перечеркнул всю мою жизнь. Я предала не только тебя, но и себя. Мне нужно за это заплатить. Оз моя персональная пытка, от которой не спрятаться даже здесь. Эта проклятая солнечная страна снова попытается забрать всё, чем я могу дорожить - жизнь и тебя моими руками. Прости, с тех пор, как я объявилась снова, от меня сплошные проблемы, но с этой я должна справиться сама. Я постараюсь быть осторожной, не сниму твоё кольцо. Ты будешь всегда со мной рядом и почувствуешь, если я проиграю, - уголки губ нервно подрагивают, Хелен порывисто прижимается к Голду всем телом, насколько позволяет их положение, и целует его с отчаянной благодарностью, зарываясь пальцами в его волосы, как обычно любит. - Я сделаю всё, чтобы этого не произошло, но если я переоцениваю свои силы, ты поможешь мне победить, я знаю, - она чуть отстраняется, заглядывая в его глаза с молчаливым восхищением. - Никакая месть, плата и одинокое геройство не стоят нашего будущего, но попытаться я обязана.
   Она отпустила Голда и сейчас особенно остро поняла, что дойди противостояние с Эванорой до поражения Хелен, то ей было бы всё равно, как всё-таки победить - самой или вместе с Румпельштильцхеном. Ведь дело не в помощи, а в проблеме, которую создала она и не может справиться. Кто ей мешал не поддаться ревности? А если оказалась в Оз, остаться простой ведьмой и тихо, скрупулёзно искать способ освободиться из плена. Но нет. Взыграли амбиции и желание быстрее добиться цели - возвращения. Так почему за это должен отдуваться Румпельштильцхен? Не хватало ещё, чтобы он решил будто трилистник, что она использовала в Нью-Йорке имеет ко всему этому отношение.

Хелен всего этого не хотела. Ни врать ему, ни рассказывать правду, ни тем более вообще столкнуться с проблемой в виде Эваноры, будь она сотню раз неладна. Но жизнь не считалась с желаниями, когда необходимо было ответить за то, что сделала. Взваливать всё это на Румпельштильцхена, говорить то, что сказала было неправильно, хотя и в её излишне откровенных словах о том, что она к нему чувствует, и не было ничего страшного. Если бы не причина, по которой всё это прозвучало. Только смысл от этого не изменился - он действительно был дороже всех. Так само сложилось, меньше всего Медея думала, что произнося имя Тёмного мага, получит такую помощь.
  - Не уверена, - честно призналась она, потому что понятия не имела, почему Эванора объявилась именно сейчас. С возвращения из Нью-Йорка прошла почти неделя, и от неё не было ни слуху, ни духу, а тут с чего-то явилась. Если её здесь и впрямь держит пепел сердца, что растворился в Хелен, то последствия могут быть самыми страшными, потому что, как его отделить заново ведьма даже не представляла. Слишком много неясного и непредсказуемого, - но всё равно сделаю, а если не смогу - ты поможешь, - Медея вдруг улыбнулась, сощурившись. - Ты же помог мне тогда в испытании с призраком, хоть я это поняла значительно позже, а тогда о помощи не просила и не думала. Ты всегда со мной рядом, когда нужен. Моё спасение даже от самой себя, поэтому мне не страшно так, как должно бы. А действительно должна бы испугаться, потому что простор для наихудших вариантов в её ситуации был просто огромен - перспектива же исчезнуть совсем или даже стать тем самым призраком, мятущейся в агонии душой, была особенно кошмарна. Рано сдаваться, но продумать худший исход событий всё равно стоит. Обычно это помогало с ним примириться, но бороться так, чтобы его не допустить. И в объятиях Румпельштильцхена она закрыла глаза, вдохнула до боли знакомый, родной запах, отгоняя все мысли, очищая разум, расслабляясь. Вместе они смогут всё. Но позже, если не сможет справиться одна. Счёты у неё с Эванорой личные, хотя счёт всего один, и он предъявлен Медее для оплаты. Как показала жизнь, её сломать не так-то легко, но ещё никто из врагов Медеи не подбирался к ней настолько близко, чтобы оказывать такое влияние. Всё бывает впервые. Она с секундной тенью сожаления проводила взглядом Голда, когда он встал с кушетки, но уходить не спешила. Нужно многое обдумать, и пока Эванора не позволяла себе являться к Тёмному, у Хелен есть на это время и силы.
  - Я ненадолго останусь, - предупредила Хэл, удобно устраиваясь на кушетке. Никакая медитация не сравнится с простым наблюдением за любимым мужчиной, когда он работает. Тем более с тем изяществом, с которым обычно колдовал или создавал зелья Румпельштильцхен. Чуть позже ей нужно будет уйти, вечно прятаться здесь невозможно, да и дел впереди много. День рождения Бэя. День, который уж точно Хелен не позволит испортить Эваноре.