Странности начались с магазина. Он был всерьез и окончательно закрыт прямо посреди рабочего дня, уже в который раз. Нил в последние дни, сначала неосознанно, потом специально выбирал не более удобные и короткие дороги, а такие, чтобы невзначай, совсем даже ненавязчиво, проходить то мимо ателье, то мимо антикварной лавки. Лавка работала как заведенная, и никакие щупальца ярости темной магии из нее не тянулись; хотя Нил слышал не то в баре, не то в кафе, не то еще где, что в лесу происходили какие-то магические всплески. То могли быть вовсе даже не Румпельштильцхен и Хелен — мало ли в Сторибруке магов? — а мог быть кто-то из них. Ателье постоянно таращилось на улицу запустением и табличкой “Закрыто!”, а если и открывалось, то лишь на несколько часов. В полдень, когда у нормальных людей начинался обед, оно, как ни странно, обычно было открыто, сейчас — нет. Нил несколько секунд смотрел на дверь, вчитывался в ровные буквы таблички, слишком, пожалуй, ровные, а потом постучал. Подождал, докуривая сигарету, стрельнул взглядом в недовольно поглядывающих прохожих, постучал опять и на всякий случай позвал хозяйку. Ответом ему стали тишина, покачивающаяся табличка и выговор от проходящей мимо старухи о том, что мисс Фостер отсутствует.

О ссоре между Темным магом и его некогда ученицей, в которой довольно легко опознавалась возлюбленная, Нил узнал далеко не сразу, почти случайно. Сами маги отнюдь не спешили ставить его в известность, словно бы их разногласия его не касались — чушь! Нил, конечно, был до крайности занят попытками не спиться, невольной слежкой за Киллианом, стараниями наладить отношения с Эммой и Генри, и это, наряду с зарабатыванием денег и прочими мелочами вроде сна, отнимало массу времени. Однако занятость вовсе не значила, что его темные потонули под его делами, обидами и внезапно наклюнувшейся замкнутостью и могли теперь сидеть по всяким дальним углам, подкошенные нежданными страданиями, лишенные его поддержки. Как-то странно было осознавать, что теперь именно им, почти всемогущим на своем клочке волшебной земли, нужна поддержка, однако против чувств и самые сильные маги бессильны.

Нил выбросил окурок в ближайшую урну и пошел от магазина прочь. Он уже поговорил с отцом насчет происшествия или, скорее, провел миниатюрный допрос с пристрастием, мучая Румпельштильцхена то вопросами о том, как так вышло, то возмущениями, что здесь какой-то подвох и подобного вовсе быть не могло. Нил знал Хелен совсем недолго, но будь он проклят, если не видел искренней любви на грани с обожанием в ее глазах, когда она смотрела на Темного! Может быть, он был слишком наивен и невежествен в любовных делах, может быть, у него за плечами не было столетий жизни и достаточно тяжелого опыта, однако Нил так и не смог поверить в то, что Хелен по-настоящему ушла. Он видел ее после этого и мог поклясться, что спутать ее со счастливицей, обретшей наконец свою любовь, гораздо сложнее, чем пропихнуть сквозь игольное ушко стадо верблюдов вместе с погонщиком и скрабом. С ведьмой Нил тоже собирался поговорить, однако это оказалось внезапно сложно. Все-таки они были друг другу почти чужими людьми, несмотря даже на общие “приключения” и пьяные откровения. Теперь же, когда он наконец решился, судьба подкидывала ему одну трудность за другой. То рубашка потеряется, то Руби пристанет с разговором, то за новой пачкой сигарет срочно нужно зайти, то задерживают. Наконец вишенкой на торте: самой Хелен на месте не оказалось. Однако, несмотря на все мелочи, сбивающие с пути, Нил шел прямо к ее квартире, решив во что бы то ни стало навязать кандидатке в мачехи серьезный разговор. Сердце подсказывало ему, что дело нечисто, и обсуждение может пролить свет на, вероятно, чудовищную ошибку не только для него, но и для совершивших ее магов.

Майское жаркое солнце заливало Сторибрук по-весенне яркими и чистыми оттенками зеленой растительности и синего неба, блаженно проникающим прямо в душу теплом, безмятежной праздностью. Легкомысленная ленность заставила все тревоги на время поутихнуть и, словно околдованный ею, Нил не слишком спешил. Да и зачем торопиться? Хелен не была типичной женщиной из ряда тех, кого он знал. Вряд ли она могла сделать с собой что-то страшное, равно как и рыдала лицом в подушку вряд ли. Если у слишком долгой и трудной жизни и могли быть плюсы, то они заключались именно в стойкости, которую Нил успел заметить и в ведьме, и в отце. К тому же Нила не покидало ощущение, что он просто-напросто помешает, влезет не в свое дело и получит, может, вполне заслуженную пощечину, а может, не вполне заслуженную неприятную молнию вместо традиционного пинка с порога; или, что страшнее, своим неумелым участием сделает только хуже, больнее обоим. Поэтому он не рвался вперед, хотя мерил сторибрукскую плитку довольно быстрым и нетерпеливым шагом. В какой-то момент, однако же, его вялые размышления перетекли в иное русло: ну а что, если всё не так безопасно, — для Хелен, — как ему представлялось? Все-таки она являлась самой настоящей темной ведьмой, а что уж может возникнуть на уме у темных ведьм после расставания, Нил не знал.

Встрепенувшиеся опасения заставили его ускориться, и впоследствии он возблагодарит за это всех богов, в которых на миг поверит. Однако то будет впоследствии. А пока Нил разглядывал очередную дверь. На сей раз она вела в жилище мисс Фостер и выглядела даже как-то поуютнее, чем прежняя, вероятно, из-за отсутствия мозолящей глаза таблички. Он негромко, костяшками пальцев, постучал о косяк, словно ведьма была пугливой ланью, шарахающейся от любого шороха. На самом деле ему не хотелось стучать и входить тоже не хотелось. Но все же желание видеть Хелен пересиливало. Неудовлетворенное желание: ведьма не спешила открывать. Нил позвонил в звонок, постучал громче, затем еще громче, кулаком. Он старался думать, что Хелен просто вышла подышать свежим воздухом, что ее, как и многих других, в минуты тоски тянуло прочь из дому. Однако его уже обуревало непрошенное беспокойство, и он в сердцах пнул злосчастную дверь, что тоже никак не помогло.

Обычные двери в квартирах, как правило, были достаточно тонкими и проницаемыми для звуков, чтобы поиграть в шпиона. Нил, закусив губу, прислонился к теплому дереву ухом, в надежде услышать тишину: уж она точно даст понять, что его либо совсем не ждут, либо хозяйки нет, и он сейчас ведет себя как полный идиот зазря. Он услышал звон разбитого стекла. Трижды. Нила это не особенно взволновало, ведь то, что расстроенные женщины бьют посуду и прочую мелкую утварь, стало международной темой для шуток. Заставило отскочить от двери и начать горячечно рыться по карманам его то, что он услышал после. К счастью, несмотря на то, что Нил встал на путь исправления, маленький подручный набор отмычек всегда был при нем. Правда, они для скоростного взлома годились куда меньше, чем лом, и Нил бросил это дело спустя едва ли секунду после его начала. Следуя наитию или треклятой наивности, он дернул ручку. Как бы не так: замок, конечно же, оказался заперт. А попасть внутрь нужно было срочно!

— Ебись оно конем, — ругнулся Нил, изо всех сил долбанув в дверь ногой, как полицейские в фильмах. То ли сил у него скопилось много, то ли дверь оказалась хлипкой, то ли попросту повезло, но вместе с этим Нил ошалело влетел в квартиру. Он наспех огляделся: запыленные напрочь комнаты, черти как сдвинутая мебель, валяющийся прямо на полу мусор. Бардак, как после налета его бывших коллег-воров или после полномасштабного обыска. Назначение некоторых вещей, валяющихся под ногами, было для Нила загадкой, но сейчас они были ему безразличны.

Может, и есть воры? Убийцы? Мстители, враги темной ведьмы? Мысль о том, что Хелен, когда-то давно в порыве чувств устроив здесь погром, просто-напросто не появлялась с тех пор, а автор шума — какой-то фамильяр или ветер, или воспаленное воображение, не успела прийти ему в голову. А пришла бы — оказалась бы осмеяна и отвергнута. Ага, ветер и воображение складируют немытые чашки из-под кофе поверх пыли!

— Хелен! — во всю глотку крикнул Нил, хотя лучше было бы молчать, на ходу вынимая из кармана видавший виды кнопочный “кирпич”. Впрочем, если здесь кто-то чужой, Румпельштильцхен узнает об опасности безо всяких звонков и явится сию же секунду. Если не явился, значит, никакой явной опасности нет. Или есть, а магия просто подвела в очередной раз. Или еще какая чертовщина, некогда разбираться! Нил очертя голову бросился в первую попавшуюся комнату, взбаламутив воздух, взметнув пыль и обрывки бумаги, как живой ураган: — Хелен!

Картина, представшая перед ним, заставила на мгновенье застыть безжизненной обледеневшей статуей, точно так же, как в Нью-Йорке. Сверкающие осколки на полу, пенящаяся жидкость безумных оттенков, и Хелен… Он вовсе не был рад, что нашел ее. Он предпочел бы никогда, ни за что не видеть такого, потому что подумал, что опоздал. Из-за весны, из-за сомнений, из-за своей треклятой неспешности, из-за глупых заморочек — неужели опоздал?! Как ни странно-ненормально то было в такой ситуации, но даже в шоке Нил, сам того не осознавая, каким-то чудом не просто попал трясущимися пальцами по нужной кнопке, но еще и дозвонился сразу и смог выдавить из себя больше, чем судорожный вздох и невнятное лепетание.

— Она выпила!.. Твою мать, какую-то фиолетовую хрень! Оно искрит черным! Черт побери, она умирает! ПАПА! — бессвязно восклицал Нил в ходящую ходуном трубку, уже с размаха опустившись на пол рядом с ведьмой, свободной рукой безо всякого смысла тормоша ее за плечо. — Хелен! Хелен! Хелен!

До него не доходило и еще не скоро начало бы доходить, что он несет какой-то непонятный бред, да и делает не лучше, а, может, намного хуже. Но что еще он мог сделать? Опять чертова смерть сунулась за кем-то, кем Нил дорожил, и на этот раз, пришедшая в непонятном обличии, была еще страшнее. Нил видел, что ведьма дышала все слабее и слабее, и его охватывала уже знакомая паника, отвратительное лихорадочное осознание, что чья-та жизнь снова зависит от него, а он ничего не может сделать, на этот раз точно не может. Вся надежда была только на Румпельштильцхена, которого, может статься, именно звонок отвлек от того, чтобы прийти и помочь; а то и не просто отвлек — запутал. Едва Нила пронзила ужасная догадка, как злосчастный телефон выпал из его руки и со слишком громким стуком упал на пол. Более невероятно, непростительно жуткой ошибки он и вообразить не мог, такого даже в самом мерзком кошмаре не могло произойти! В панике он не заметил бы не то что одного Темного мага — несущийся на него отдел копов в полном составе пропустил бы.

Нужная золотая нить всё-таки нашлась, и вздрагивающими от нетерпения пальцами Голд схватил её. Он изо всех сил старался взять себя в руки и работать над зельем сосредоточенно, не допуская ошибок, потому как любая ошибка могла стоить Хелен жизни. Голд не мог допустить, чтобы в его жизни случилась ещё одна роковая потеря. Даже если бы Хелен и вправду сошлась с Бармаглотом, Голд примчался бы на помощь. Он любил её, он хотел, чтобы с ней всё было хорошо, с кем бы она ни решила остаться; первобытная ярость и желание крушить всё на своём пути принадлежали тьме, а не самому Румпельштильцхену, и он поборол их.
Хелен не должна была умереть – и Голд, слыша за спиной голос сына, взялся за зелье. Раньше у него ушло бы на это больше времени – неторопливое, размеренное приготовление зелья, да и без золотой нити можно было обойтись. Если бы Румпельштильцхен занимался этим для какой-нибудь очередной сделки. Теперь же всё стало иначе – как можно быстрее и как можно сосредоточеннее…
Тишину прервал полный ужаса голос Бэя, а затем Голду показалось, что он расслышал кое-что ещё. Он медленно обернулся, чувствуя, как холодок ползёт по спине. Нет, этого не могло быть. И всё-таки могло.
Оз.
Хелен говорила про Оз, а ещё раньше – про ту самую Эванору, присутствие которой Тёмный, наконец, почуял.
Чёрт, чёрт, чёрт побери!
- Я иду! – почти закричал Голд, последним усилием превращая содержимое чаши в пузырёк со светящимся зельем. Позабыв о трости, он с помощью магии очутился рядом с Хелен, сыном и… чёртовым призраком, который всё это время высасывал силы из неё! Голд встал на колени рядом с Хелен и, раздвинув ей зубы, принялся вливать в её рот зелье. Едва сумел пересилить себя и не влить в неё всё сразу – это нужно было делать постепенно. Голда трясло, и пузырёк едва не выпал из его руки, но вот всё было закончено – он опустел, а Голд уронил руку и разжал пальцы, вглядываясь в лицо Хелен с сумасшедшей надеждой… а потом приблизил губы к её губам и поцеловал, как целуют принцы спящих принцесс, но не тёмные маги – ведьм.
Он любил её. Любит. И не даст ей умереть.
Никакая страна Оз, даже если пришлёт всех своих призраков сразу, не может встать на пути Наставника и его Лучшей Ученицы.

В волнении Нил не заметил ни призрака, ни того, как подошел, – если подошел, – отец, он лишь пристально вглядывался в измученное лицо ведьмы, несмотря на жгучее желание не смотреть. Дело было плохо. То, что происходило с Хелен, напоминало Нилу жуткую агонию, вернее, то, как он ее себе представлял, и от этого зрелища по спине бежал холодок. Видеть, как жизнь покидает человека, всегда ужасно; когда это не незнакомый человек – до дрожи ужасно; когда это свой человек, на которого совсем недавно орал в порыве глупого гнева – невыносимо. Лишь усилием воли Нил отогнал мысли о смерти и поспешно попятился, полуосознанно отвернулся, чтобы не помешать Румпельштильцхену ни случайным движением, ни даже случайным взглядом. Возможно, на самом деле Нил просто боялся сразу увидеть, что ничего не вышло. Сейчас ему было не до самокопания.

Не зная, чем себя занять в ближайшие чертовски долгие несколько секунд, Нил выудил из кармана неизменную пачку сигарет, ненароком помяв ее, щелкнул раз зажигалкой и закурил. Неизменный, проверенный годами способ успокоиться и отвлечься от мрачных мыслей не дал сбоя и на этот раз. О том, куда денутся пепел и совсем не благоухающий дым, Нил не задумывался, но, опять же едва ли осознанно, отошел еще дальше. Он не видел поцелуя, а если бы видел, против воли поверил бы, что вот-вот повторится с юности знакомый сюжет «Спящей красавицы». И не важно было бы, что они трое не в сказке, а на роль настоящего героя, заслуживающего чуда, из них не тянет никто.

Он стоял слишком далеко, чтобы услышать и без того больше призрачный, чем реальный шепот Хелен, но по наступившей после тишине понял, что что-то изменилось. Нил замер, дождался того, чтобы забытая сигарета обожгла пальцы, и только тогда подошел обратно к своим магам. Увидев, что ничего из нарисованных встревоженным воображением жутких картин с Хелен не произошло, он выдохнул.

– Что теперь, папа? – полушепотом, опасаясь разбудить ведьму, спросил Нил, только сейчас заметив, как незаметно вернулось уже давно не привычное обращение. Мелкая и незначительная деталь на фоне все еще не ушедшей беды. Отчего-то Нила не отпускало напряжение, хотя знать об Эваноре он никак не мог.Может быть, дело было в зависшей в воздухе незавершенности. – Она поправится? Я могу еще как-то помочь?

Голд смотрел на Хелен, и глубокая складка пересекала его лоб. Он был виновен безоговорочно и бесконечно, и в собственных мыслях казнил себя сильней всего. Голду и в голову не могло прийти, что Хелен может винить себя - он бы искренне возмутился, подумай об этом как о чём-то само собой разумеющемся. Хелен не должна была винить себя - он, и только он, был виноват во всём. Не удосужился проверить, спросить, развеять свои заблуждения. Прогнал Хелен и набросился на Бармаглота, перед которым, вероятно, придётся извиниться, хотя мысль о таком претила Тёмному. И всё же, он не просто Тёмный. Он вернулся к своей человеческой оболочке для того, чтобы попытаться и стать человеком больше, чем был тот сказочный хихикающий колдун. И достаточно двоих любящих людей, чтобы утвердить Голда - Румпельштильцхена - в этой мысли.
Голд вздрогнул и вгляделся в лицо Хелен - приходит в себя? Нет, ещё нет. Она всего лишь... Всего лишь?! Сердце болезненно сжалось. Голд буквально схватил руку, казалось, готовую потянуться к нему - руку, которая могла стать холодной и неживой, и тогда никто бы не обнял его, никто бы не провёл ладонью по его щеке. Стало трудно дышать, взгляд подёрнулся пеленой, однако Голд сумел произнести, сжимая пальцы Хелен:
- Не прогоню. Никогда. Всё хорошо... милая.
Горло как будто перетянуло чем-то невидимым, и Голд умолк, сморгнув слёзы. Он не заметил, как сын посмотрел на него - старался взять себя в руки. Сколько раз ещё повторятся ошибки прошлого, сколько раз ещё Румпельштильцхен будет рисковать тем, чтобы потерять близких людей? Чёртова судьба! Но нет, он переломит её. Когда-то невероятная и бунтарская для такого фаталиста мысль, теперь она воспринималась иначе. Не сломаешь судьбу - не получишь счастья, отнюдь не обещанного злодеям вроде него, Румпельштильцхена, и той же Медеи.
Ему второй раз показалось, что она приходит в себя. Вероятно, теперь и вправду так. Голд готов бы снести любой гнев и любые упрёки, хотя в глубине души подозревал, что их не последует. Хелен слишком самозабвенно его любила, чтобы упрекать.
Но ведь он заслужил. Ревнивый сукин сын.
- Всё в порядке, - повторил Голд, словно какую-то мантру. - Я и Бэй... мы рядом.

Пока отец говорил, Нил не проронил ни слова. Он начинал ощущать и подспудно думать, что здесь и сейчас ему не место. Может быть, не потому, что он не нужен или лишний, но потому, что магам непременно надо объясниться между собой, и присутствовать при этом ему было бы несколько неловко. Однако в следующее мгновенье Нил убедился, что вся неловкость и неуместность мира стоит того, чтобы увидеть улыбку человека, отступившего от грани смерти. Больше он радовался только когда от той же грани отошел Румпельштильцхен, пусть эта сумасшедшая радость и затмевалась тогда крайней усталостью. Мгновенье длилось, разумеется, недолго и жестко оборвалось жуткими вопросами Хелен.

"Что значит "зачем?"?!" — до скрипа с силой сжатых зубов хотелось вскричать Нилу. Из всех бед его нового мира самоубийство он не принимал, как сам думал, упрямее всего. Он мог понять, что для кого-то из людей это выход из безвыходной — разве есть такие?! — ситуации и прерывание мучений, но никак не мог не думать о тех, кому условный самоубийца был дорог и кто будет до самого конца винить себя в чужой смерти. Страшно было подумать, что на месте "кого-то из людей" могла оказаться Хелен, а на месте без вины виноватых горюющих — они с отцом. На сей раз гнев, вопреки всему, не завладел им, и Нил только ошарашенно вслушивался в слова Хелен, сжав пальцами край кушетки, и в который раз отчаянно не понимал, что происходит.

— Что? Кто вернется? Кто победит?! — наконец волнение вырвалось из него вопросами, хотя он изо всех сил старался молчать, сдерживать неизбежно вспыхнувшие эмоции и не нервировать этим и без того пострадавшую ведьму, равно как и без того смятенного Темного. Нил поднял тяжелый от тревоги взгляд на отца, гадая, кто на сей раз их враг и чем придется рисковать, а то и жертвовать, чтобы избавиться от него. — Что нам угрожает?

Кого из присутствующих он спрашивал, оставалось загадкой. Вопрос настороженно повис в воздухе, относясь одновременно ни к кому и ко всем троим разом. Замечание о том, что они с отцом не должны были видеть попыток их ведьмы сотворить величайшую глупость, Нил старательно проигнорировал, чтобы не распалять и без того затеплившуюся внутри злость. Они все-таки "это видели" и явно о том не пожалели.

Голд всё-таки встал, раз Хелен так не понравилось видеть его в позе, которую он, бесспорно, заслужил своей глупой ревностью… Погоди-ка! Голд чуть не хлопнул себя по лбу. Хелен же не знала, в чём дело! Он попросил её уйти, ничего не объяснил и трусливо сбежал за ширму! Вся сцена на пару мгновений предстала перед глазами Голда, вновь вызывая непреодолимое отвращение к самому себе. На время оно сковало Голду язык, и он только молча выслушивал уговоры уйти, не винить себя ни в чём, не платить за чужие ошибки… Не выдержал Бэй, и Голд был благодарен сыну за то, что он сказал, и за то, что дал время собраться с духом.
Разумеется, никуда они не уйдут. Словно в подтверждение этого, Голд снова сел на стул рядом с кушеткой, и, когда Бэй ушёл на кухню, смог заговорить:
- Послушай. Я чудовищно ошибся, я… не собирался прогонять тебя и… - Голд шумно выдохнул, не зная, какие слова подобрать, чтобы в полной мере объяснить, как ему могла прийти в голову столь нелепая мысль. Сейчас она казалась именно нелепой, абсурдной до идиотизма.
- Я всё объясню… потом, - и тут Голду с ошеломляющей ясностью пришла в голову иная мысль: Хелен, вероятнее всего, решила, что она ему надоела, что у него есть другая, и то, что между ними было, оказалось лишь приятным времяпрепровождением! Голд больше не сумел произнести ни слова, до того паршиво у него было на душе, и даже смотреть не мог на Хелен. К счастью, Бэй вскоре вернулся в компании бутылки виски. Голд бы тоже не отказался выпить после всего, что произошло, но вместо этого ответил:
- Мы найдём способ справиться с призраком, - отвечать подробно, что за призрак и каким образом он объявился, должна была, конечно, Хелен. Голд всё равно видел Эванору первый раз, и надо сказать, не горел желанием встречаться с призраком и во второй. Нужно было отвлечься от своей вины, от всего лишнего, и думать только о всевозможных способах спасения Хелен.
Поможет ли сила Тёмного? До сих пор Румпельштильцхен в ней не сомневался, но здесь цена ошибки слишком велика. Он перебрал в уме артефакты, находившиеся в лавке: пожалуй, для борьбы с таким сильным призраком не годился ни один. Кроме того, Голд хотел выслушать, будут ли какие-то соображения у самой Хелен.